Азиаты

Четыре месяца, пока шло смятение в Туркестане от появления персидских войск, Лютф-Али-хан вёз на двух орудийных лафетах, запряжённых верблюдами, нефритовый камень с гробницы Тимура и двойные бронзовые ворота с мечети Биби-ханым. Отряд в пять сотен сабель сопровождал эти исторические реликвии. Путь лежал от Самарканда по долине Зеравшана, бухарским землям, через понтонный чарджуйский мост, через барханные пески к Мургабу и Теджену. Путь настолько изнурительный, что не только нукеры, но и Лютф-Али-хан, сколько не старался скрасить этот тяжёлый переход долгими передышками в городах и селениях, всё равно превратился из хана с дебелым, смугло-матовым лицом и пышными усами в жалкого человека, худого и бледного, с болтающейся саблей на боку. Едва выехали из Самарканда, Лютф-Али-хан заболел лихорадкой: через день, ровно в три часа после обеда брал его в мерзкие холодные руки приступ. Лихорадило так, что едва-едва попадал зуб на зуб, и он корчился, стараясь спрятать подбородок в колени. Различные снадобья давал ему лекарь, но ничего не помогало. В отчаянии Лютф-Али-хан заглатывал крупинку терьяка, и это на короткое время возвращало его в мир мечтаний и лёгкого веселья, затем голова раскалывалась от боли и кости в суставах трещали, как солома. В один из таких вечеров, когда он пребывал «на верху блаженства», один из юз-баши доложил ему, что нефритовый камень Тимура разломился на две части. От такой страшной вести Лютф-Али-хан сразу пришёл в себя. Лихорадка отступила, словно испугалась приключившейся беды, и он начал, допытываться, кто именно уронил камень с лафета. Нукеры убеждали Лютф-Али-хана, что камень разделился на две части по велению самого Аллаха, ибо упав с высоты ниже человеческого колена в мягкий песок, он не мог расколоться. Даже звезда, упавшая с неба на этот мягкий песок, осталась бы целой! Страшась за свою участь, ибо Надир-шах за разбитие надгробного камня Тимура может лишить головы кого угодно, Лютф-Али-хан приказал сечь палками всех до одного, кто был рядом с нефритовым надгробием. Индеец Абд-ал Кеирм Кашмири пытался остановить его от наказания безвинных нукеров; «Ваше высочество, доподлинно предание гласит, что триста лет назад внук Тимура Улугбек привёз два нефритовых камня в Самарканд из Семиречья. Оба были склеены сложным раствором и возложены на могилу Тимура. Теперь они разъединились, ибо нет надобности им быть вместе, убранным с могилы!» Лютф-Али-хан несколько успокоился, но мысли, что Надир-шах не оставит без внимания раздвоение нефритового камня, не покидали его.

В завершении четвёртого месяца тяжкого пути Лютф-Али-хан, наконец, приехал в Мешхед и, добравшись до своего дома, едва переступив порог, повалился на ковёр и забылся в двухдневном сне. Затем он долго отмывался в бане, натираясь полотняным пузырём. Только потом пригласил родственников и друзей в честь своего возвращения. Здесь он узнал, в каких местах пребывает с войсками Надир-шах. Оказалось, большую часть своих войск Надир-шах уже отправил из Хорезма в Хорасан, а сам с небольшим отрядом находится в Мерве. Солнце Царей направился туда, надеясь застать там среднего сына Насруллу-мирзу, но тот был в Мешхеде. Тогда Надир-шах совершил объезд земель Мерва, осмотрел плотину, носящую его имя, и поехал в Мешхед.

Лютф-Али-хан, ожидая шаха, почти каждый день виделся с Реза-Кули-мирзой, и в эти дни, как никогда, они понимали друг друга с полуслова, настроенные против своего государя. Мирза, отстранённый от должности правителя Хорасана, никак не мог смириться с таким унижением. Встречаясь с новым хорасанским наместником Али-ханом, он, не скрывая презрения, бросал ему в яйцо самые гнусные оскорбления. Но тот лишь горделиво поднимал голову и делал вид, что ничего не слышит. С приездом Лютф-Али-хана мирза сразу же высказал все свои жалобы и горести ему:

— Ну и отец! Я не желал бы иметь такого отца даже самому злейшему моему врагу! Он подозревает меня во всём, заставляет следить за мной своих лизоблюдов. Я бежал от него в Мешхед, чтобы не быть с ним рядом: он читает мои мысли на расстоянии!

Лютф-Али-хан, слушая племянника, тоже источал злость на Надир-шаха.

— Дорогой мирза, тебе плохо — я это вижу, но ты не познал на себе и десятой доли того, что причинил мне твой отец! Я был на пороге у самой смерти… Я четыре месяца ехал по горам и пескам, больной и грязный, как бездомный бродяга, нищий. Надир-шах нарочно отправил меня в Самарканд, чтобы удалить от себя подальше. Наши судьбы, дорогой мирза, сходны, и одна участь ожидает нас, если мы не упредим жестокие замыслы, которые вынашивает твой отец. Мы должны уничтожить его и посадить на престол тебя. Мы были близки к этому, когда он воевал в Индии, но ты струсил, дорогой мирза. Теперь это сделать не так просто, но я клянусь, что не буду называться твоим родным дядей, если не столкну с трона этого кровожадного деспота.

— Дядя, дорогой мой, я в твоих руках! Поскорее придумай что-нибудь, чтобы мы смогли взять персидский престол в свои руки.