Азиаты

— Хезрет-вали, немедленно снарядил людей в Мерв, к Насрулла-мирзе. Скажи ему, в Хиве восстание черни и переворот, Тахир-хан убит. Пусть Насрулла-мирза возьмёт с собой двадцать тысяч войск и раздавит севшего на трон самозванца. Передай Насрулле, пусть подумает, кого посадить на хивинский престол, но только надо поскорее убрать с трона русского подданного… Гонцов из Хивы отправь к Насрулле в Мерв!

Сипахсалар, выйдя из шатра, махнул рукой, чтобы хивинцы следовали за ним, и пошёл к воротам. Спустя час отряд во главе с помощником сипахсалара отправился в Мерв.

Шах, раздражённый происшедшим и собственной мыслью о том, что стоит только шаху расслабиться, как сразу начинаются беспорядки, созвал командный состав. Приказ его был строг и краток: музыку убрать, игры прекратить, объявить нукерам о потере Хивы и о возможном нападении врага со стороны Дагестана. Командиры батальонов и юз-баши бросились к нукерам, чтобы привести их в боевой порядок. Утром войска вышли из Кучана и двинулись в Боджнурд, Рей, Астрабад… В каждом из этих городов к шахским войскам присоединялось множество ополченцев, ехали к шаху беглер-беги и прочие сановники прикаспийских останов, выражая покорность н преданность, и желание участвовать в походе. Армия шаха возросла до гигантских размеров н потянулась огромным удавом через астрабадские и мазандеранские леса, минуя белокаменные постройки бывшего шаха Ашрафа. Райские места, где когда-то проводил свой отдых Хусейн-шах сефевид, где прятался от афганского хана Мир-вейса Тахмаснб, были заброшены и заросли диким лесом. Мрамор на порталах дворца потрескался, окна, когда-то остеклённые венецианским стеклом, смотрели сверху на дорогу пустыми глазницами. И не было вокруг ни единой душа. Надир-шах задумчиво смотрел на заброшенные места: «Надо восстановить замок Ашрафа и населить его слугами — пусть приведут в порядок комнаты и фонтаны. Бросившись в Индию, а потом в Бухару и Хиву, я совсем забыл об этим райских местах…»

Дорога всё глубже и глубже уходила в дебри лесов Мазандерана. Высокие грабы, заросли дикой груши, папоротника, сотни других неизвестных шаху видов деревьев проплывали перед его взором. Он переводил взгляд с одного дерева на другое и прислушивался к голосам птиц, а они пели всюду, ибо вступал в свои права жизнедеятельный месяц май. В гомоне птиц сановники не услышали выстрела. Увидели только, как Надир-шах свалился с лошади и опрокинулся на спину. Всадники тотчас остановили коней и бросились к шаху. Понеслись голоса: «Его величество убит!», «Шах-ин-шах упал с коня, позовите скорее Реза-Кули-мирзу!» В страшной суматохе никто не заметил того, кто посмел поднять руку на правителя Персии. Выстрелив с дерева, он мгновенно спрыгнул с него и скрылся в густых зарослях. Шах лежал без движения. Мирза склонился над ним, ощупывая руки и голову отца.

— Ах, отец, как же так! Ах, какое несчастье… Надо что-то делать… Надо поскорее позвать врача… И войска не должны оставаться без правителя! Эй, там, впереди, прикажите остановить войска!

Надир-шах не был мёртв: пуля лишь задела палец на левой руке. Он упал с коня и притворился мёртвым, чтобы спасти себя от смерти. Он видел, как убийца после выстрела спрыгнул с дерева и бросил взгляд на поверженного шаха. Подай он признаки жизни, был бы убит вторым выстрелом, однако хитрость спасла его. Лёжа на спине с закрытыми глазами, он прислушивался к торопливым распоряжениям старшего сына, но не услышал из его уст ни слова горечи, ни вздоха сострадания. «Это заговор — и заговорщик сам мирза!» — с ядовитой усмешкой подумал Надир-шах. И от этой дьявольской усмешки, появившейся вдруг на лице отца, Реза-Кули-мирза лишился дара речи и отскочил в сторону.

— Жив я, дорогой сынок, — с презрением выговорил Надир-шах. — Но почему ты стоишь, как восковая кукла?! Надо найти убийцу! Он где-то рядом… Он не мог уйти далеко?

— Да-да, отец, его надо найти… — Мирза заволновался и бросился в гущу леса, увлекая за собой нукеров. Во все стороны бросились они, чтобы поймать злодея, Врач в это время осмотрел рану шаха, перевязал палец, а Надир-шах сел у дороги в походное кресло, принимая из рук телохранителей чашу с шербетом.

Надир-шах изрядно переволновался, на лбу у него выступил пот, лицо побледнело, а усы обвисли. Сановники и высшие чины военных, окружив его, выражали своё негодование и вывели его из себя:

— Вон от меня, собаки, чего сбежались?! — закричал он, вставая. — Ни один из вас не мог защитить меня от пули! Так на что вы способны, проклятые бабы! Только сапоги мои лизать умеете — другой пользы от вас нет!

Свита, словно стая голубей от ястреба, разлетелась в разные стороны. Наступила тишина, и только вопли жён и наложниц доносились до шаха. Ненавидящие всякую жалость, он остервенело заорал на женщин:

— Жалкие твари, прикусите свои языки, или я заткну ваши крикливые глотки!