Азиаты

— Неужто ты, господин Матюшкин, не мог в Нижнем или Царицыне заполнить трюмы кораблей мукой да пшеном?

— Ну зачем же в Нижнем да Царицыне, когда есть прямое указание государя: продовольствие взять из астраханских запасов.

Волынский не стал больше упираться, подумал: «Если государю донесут о моём капризе — добра не жди!» И сказал с деланной небрежностью:

— Ну, коли царь-государь видит опору только во. мне одном — я рад повиноваться его приказу.

— Да тут дело не только в приказе, как я понимаю. Тут дело в близком родстве. На кого же ещё положиться Петру Великому, если не на своего ближайшего родственника! — польстил генерал Матюшкин и, выждав, пока сойдёт с лица губернатора улыбка, спросил: — Ну так позвольте, Артемий Петрович делом заняться? Сидеть мне в Астрахани нет никакого резона: чем быстрее с заданием справимся, тем больше почестей от государя обретём.

За мной дело не станет. Делайте, что приказал государь, Волынский подал руку в знак полного согласия и проводил Матюшкина со двора. А проводин, разразился отборной бранью: — Вот и живи тут, не воруя и не занимаясь поборами! Да в этой Астраханской губернии сам Иисус Христос святость бы потерял!

— Что с тобой, Артемии?! — Александра Львовна забежала в комнату мужа, путаясь в длинном французском платье, которое до этого примеряла перед зеркалом.

— Да ничего такого, матушка. Просто кузен твои удивил меня своим императорским аппетитом. Генерал Матюшкин с полками идут в Персию, а кормить его полки обязан астраханский губернатор. Туг поневоле в ярость ударишься… Ты вот что, Сашенька, позови ко мне Божидара.

Вошёл слуга в красном жупане, подпоясанном кушаком, шапку снял:

— К вашим услугам, ваше превосходительство!

— Ты вот что, Божидар… Ты сейчас иди в монастырь к настоятелю и возьми у него икону с обложением, какую мы уже с тобой брали. Скажи настоятелю, что губернатор срисовал её, да не дорисовал. Как дорисует, так и вернёт обратно.

Слуга только каблуками щёлкнул — и был таков. Прошло не более часа, и вот уже он на пороге с иконой появился. Волынский жадно схватил её, снял расписанное петухами полотенце, поцеловал матерь Богородицу. Поздно ночью, когда уже и Александра Львовна спала, спустился он с иконой в погреб и там спрятал её, завалив рухлядью.

Недели две Волынский занимался отправкой генерал-майора Матюшкина. Но вот парусники вышли в море и губернатор вспомнил об иконе. Пригласил вновь Божидара, усадил за стол, дал выпить хмельного, сказал сердито:

— Об иконе забудь. Была она — и не стало. В монастырь ты за ней не ходил, у настоятеля не брал и мне её не приносил.

— Да ведь настоятель-то на меня укажет, пожалуется архирею или ещё кому повыше. В приказ потащат, бить будут. — Слуга в страхе перекрестился и руки у него задрожали.

— Будут бить батогами, даже могут на дыбу поднять, но ты холоп крепкий — вынесешь всё. А если не вынесешь — проболтаешься, то я тебя собственными руками задушу. Вот этими руками. — Губернатор схватил слугу за горло и легонько сдавил. — Заучи одно лишь слово «не брал», и талдычь его, если даже помутится твой разум. Понял?

— Понял, ваше превосходительство…

Настоятель монастыря ждал с месяц, но вот закралась в его душу тревога: «А вдруг не вернёт Артемий Петрович икону — что-то долго дорисовывает её?» Отправился на губернаторское подворье, добился приёма, напомнил об иконе. Волынский глаза удивлённо вытаращил:

— Вернули тебе икону, как смеешь меня тревожить, лиходей ты этакий!

— В первый раз вернули, а во второй раз нет.

— Не помню, чтобы во второй раз брали. Кто брал-то?

— Так он же, ваш преподобный слуга Божидар.

Позвали слугу, тот наотрез отказался, да ещё и настоятеля высмеял за его беспамятство: отдал кому— то другому, а пришёл к губернатору.

Настоятель перепугался, стал грозить судом. Волынский только усмехнулся, вызвал гайдуков и велел настоятеля и Божидара заточить в каталажку. Началось следствие. Волынский исподволь интересовался, как идёт следствие, и занимался своими делами. В один из дней вызвал к себе Нефёда Кудрявцева — управителя калмыцкими делами. Сказал с весёлой ноткой в голосе:

— Лето настало, благодать. Сады цветут, пчёлки жужжат. Не проехать ли нам, Нефёд, по калмыцкой степи да посмотреть, как живёт наш старый хан Аюка? Не пора ли его на покой отправить и другого посадить. Стар уж больно. Пользы от него нет, а вреда много. Ну-да ладно, путь неблизок, дорогой обо всём поговорим…

Волынский с Кудрявцевым выехали в сопровождении четырёхсот казаков. Губернатор в коляске, личная охрана по обеим сторонам. Сам Нефёд тоже сбоку на коне. Свора борзых собак с гайдуками — впереди.

— Думается мне, ваше превосходительство, — начал разговор Кудрявцев, но увидев злые глаза губернатора, отскочил от коляски, словно языком лизнул раскалённое железо.

— Как смеешь, поручик! — вскричал Волынский. — Или тебе не известно, что по чину я полковник, а по императорской табели генерал-адъютант?!

— Прошу прошения, господин генерал-адъютант.

— Ну то-то же… Говори, я слушаю.