Азия в огне

На эту экспансивность Меранд ответил:

— Я боюсь, что вы питаете много напрасных иллюзий, и ваш гений обманывает вас насчет вашей силы. Неужели вы считаете Азию способной не только победить Европу, но даже и изменить карту мира? Сегодня вы увлекаете Азию, а завтра она окажется сильнее вас самих. В неизбежном отливе, который последует за подъемом успеха вашего предприятия, вы будете отнесены далеко назад, размозжены, и все вернется к своей прежней неподвижности.

И миллионы посланных вами на смерть людей — погибнут напрасно!

— Нечего думать об этих людях. Меранд, не сопротивляйтесь вашей судьбе.

Вы спрашиваете — каких услуг я могу от вас ждать? Следовать за мной, отдать в мое распоряжение ваш ум, ваши знания. Я имею нужду в таких людях, как вы, и наступит день, когда вы будете гордиться тем, что захотели понять меня и служить мне!

На этот раз предложение было формулировано ясно, и уклоняться больше было невозможно.

— Вы все-таки хотите, чтобы мы изменили Европе? Я безусловно удивляюсь вам и вашей силе и понимаю, что вы, могли увлечь за собою азиатские толпы. Но даже, если предположить, что и я поступлю, как эти толпы — победа ваша все-таки сомнительна. Я вижу миллионы людей, я вижу гениального предводителя; но я не вижу — что вы противопоставите европейским солдатам, вооруженным и снабженным всеми самыми усовершенствованными орудиями войны, руководимыми опытным начальством, объединёнными дисциплиной и патриотическим чувством?

— Послушайте, Меранд, вот что я уже сделал! В продолжение пяти лет, в Каи-Су, я подготовил материальные средства для восстания, а ламы, по моему приказу, проповедовали войну по всему желтому миру. Не возбудив ничьего подозрения в Европе, я на пять миллиардов закупил пушек, оружия и других военных орудий. Я оградил мою провинцию от любопытных. Я выстроил железную дорогу из Каи-Су до Лоб-Нора с несравненной быстротой, одним взмахом. Пользуясь новыми машинами, которые настилают рельсы прямо на выровненную землю мы строили десять километров в день. В продолжение двух лет я успел запасти тысячи тонн припасов и запрятал их в песке пустыни. Я сам лично организовал все нашествие, пользуясь исполнительной помощью лишь нескольких китайцев, японцев и европейских пройдох. У меня есть все усовершенствованные орудия войны— электрические торпеды, блиндированные аэронефы, как раз те, которыми вы управляли в Париже!..

Меранд счел уместным издать изумленное восклицание. Он с жадным вниманием слушал историю осуществления огромного предприятия из уст самого автора его. Значит, открытие Ван-Корстена подтверждено самим «Господином». Все, слышанное им, не могло его не поразить, и мысли его со страхом перенеслись на Европу. Он спрашивал себя — осведомлена ли уже она обо всем, дружно ли сплотятся все государства против врага, или предоставят себя раздавить одно за другим. Он выдал пред Тимуром свое волнение, свою тревогу, и Тимур пожелал окончательно довершить его поражение.

— Вы будете моим вторым я, вы будете управлять всей научной частью войны; ваша участь соединится с моей. Другие уже пошли на это… Ваша спутница…

— Так она изменила нам? — живо воскликнул Меранд. Но он запнулся, вспомнив то, что ему сказала Капиадже.

— Успокойтесь — нет, не изменила! Напротив, она вас охраняет… Но она считает отныне мой жребий своим жребием!

Меранд овладел собою снова и прервал Тимура.

— Вы — соблазнитель людей, я теперь это вижу. Мне необходимо переговорить с друзьями. Пусть меня отведут к ним. Согласны ли вы дать нам несколько дней на размышление?

Тимур сделал жест досады, но сдержался.

— Нет, не несколько дней, а один. Завтра вечером вы мне ответите. Мне больше некогда ждать. Ступайте!

И он ударил в гонг.

Появился тот же офицер, Меранд последовал за ним. У дверей он обернулся. Тимур смотрел ему вслед.

— Завтра вечером! — повторил Тимур.

Портьера опустилась.

V. Надя и Капиадже

Полулежа на большом туркестанском диване Надя смотрела на Капиадже, сидящую на толстом ковре. Молодая девушка нанизывала на нить мелкий жемчуг, который подавала ей служанка. Она была молчалива и казалась погруженной в свою машинальную работу, но внимательный взор Нади подметил за этим кажущимся спокойствием — внутреннюю тревогу, которая обнаруживалась в лихорадочности жестов и сменяющейся бледности, и краске лица.