Азовский гамбит

— Иван Никитич прав, — буркнул Корнилий. — В окружении патриарха немало злонамеренных людей.

— Ладно, разберемся, — скрипнул я зубами.

— И вот еще что, — помялся боярин. — Не посылай покуда за Вельяминовым. Пусть хоть год пройдет с кончины государыни.

Что в прошлом однозначно плохо, так это отсутствие привычных развлечений. Нет не то что телевидения или интернета, но даже газет. Нет, «Московские Куранты» у нас, конечно, выходят. Примерно раз в месяц. К тому же, я заранее знаю, что там написано, по той простой причине, что лично утверждаю все что там появится. Иноземную прессу тоже доставляют, но еще реже.

Театра не то чтобы совсем нет. В Кремле регулярно ставят различные мистерии[9], рассказывающие о житии и смерти святых великомучеников. Очень интересно, особенно когда ничего другого нет!

Можно еще устроить пир и пригласить скоморохов, которые будут скакать и прыгать, отпуская при этом матерные шутки, от которых даже рейтары краснеют. Правда, потом духовник с патриархом мне по очереди на мозги капают, мол, грех это, но куда деваться?

В общем, единственным доступным развлечением, не попадающим под санкции церкви, и при этом не совсем скучным являются настольные игры. В особенности шахматы. В прошлой жизни я играл, но, что называется, без фанатизма, а тут неожиданно пристрастился.

На Руси, кстати, двигать фигуры по клетчатой доске любят издавна. Говорят, еще Иван IV, прозванный за жестокость Васильевичем, очень уважал эту игру. Вероятно с той самой поры, выигрывать у царя считается не то чтобы неприличным, немножечко опасным. В общем, когда я пятерым боярам подряд поставил «детский мат», стало понятно, что нужен партнер.

Неожиданно им стал мой бывший секретарь, а ныне преподаватель в царской школе при Славяно-Греко-Латинской академии Первушка Анциферов. Первая наша игра произошла довольно случайно, а теперь дьяк по вечерам с шахматной доской и мешком с фигурами приходит в Кремль. Служба у него такая! Игрок он, по всей видимости, не очень хороший, раз даже я справляюсь, но по местным меркам безбашенный. Выигрывать у царя, пусть даже и не все партии подряд, кроме него никто покуда не решался.

— Шах тебе, государь! — в очередной раз обозначил угрозу для моего короля Первак.

— Кстати, как мои оболтусы? — поинтересовался я, парируя угрозу слоном.

Оболтусы это царевич Дмитрий и участник всех его детских проказ Петер. Обычно они стараются смыться из-под зоркого глаза приглядывающих за ними дядек и нянек, чтобы что-нибудь натворить. Но теперь холодно, и молодые люди чинно сидят рядом с нами на лавке, с азартом наблюдая за нашим поединком.

— Усердно постигают науки, — постным голосом отвечает их наставник в русской грамоте и письме, делая очередной ход.

— Неужто совсем не озоруют?

— Бывает, — дипломатично отвечает Анцыферов.

— А подробнее? — прищурился я, заметив, как напрягся Петька.

— Да так сразу и не упомнишь, — задумывается дьяк. — Разве что, кто-то из них на поварне кошку поймал, да привязал ей к хвосту ложку деревянную. Она, значит, бежит, а ложка тарахтит. Животина, понятное дело, пугается и щибче… так урок и сорвали!

— Это не мы, мой кайзер! — делает честные глаза Петер.

— Мы не знаем, кто это, — менее уверенным голосом добавляет царевич.

— И когда это случилось?

— Так сегодня.

— И ты сразу вспомнить не мог, — хмыкнул я, переставляя фигуру, — а почем знаешь, что они?

— Так ведь не признался никто и доносить не стал, — пожал плечами Первак.

— И что с того?

— Если бы кто другой, — принялся объяснять дьяк, — обязательно нашелся б наушник. [10] А на царевича клепать дураков нету!

— Логично, — хмыкнул я, оборачиваясь к пацанам. — Что скажете, лиходеи?

— Это не мы, — стоял на своем Петька.

— Уверен?

— Вот вам крест, мой кайзер!

Сочетание посконно православного «креста» с немецким титулованием в устах ушлого мальчугана выглядело забавным. Мой отпрыск хотя и выглядел не столь нахально, но сдаваться и каяться тоже не собирался.

— Зачем вы это сделали? — печально спросил я у Дмитрия.

— Простите, отец, — неожиданно всхлипнул тот.

— Что случилось, мой мальчик?

Принц какое-то время крепился, но надолго его не хватило, и его маленькие плечи затряслись от рыданий. Петька обхватил своего высокородного приятеля руками, как будто хотел заслонить собой от чего-то ужасного, после чего обернувшись ко мне почти выкрикнул:

— Его королевское высочество очень устал и не мог больше учиться. Не наказывайте его, пожалуйста! Это я один во всем виноват…

— Ты скучаешь по маме? — печально спросил я сына, положив руку ему на голову.

Тот не смог ничего сказать в ответ и только судорожно кивнул. Вся его фигура выражала такое неподдельное горе, что мне стало непереносимо стыдно, что я так легко смирился с потерей, что не находил времени побыть с семьей пока она была жива. Что моими детьми занимаются чужие люди, а сам я вечно погружен в какие-то заботы и не вижу, как они страдают. Черт бы подрал твое каменное сердце Иван Мекленбургский!

— Мне тоже ее не хватает, малыш. Знаешь, если тебе так трудно, можешь не ходить пока в школу.