– Гляньте, православные, – взвизгнул расстрига, – отца вашего духовного едва копытами не стоптали!
– Одумайтесь люди! – зычно прокричал боярин, не давая опомниться остальным. – Не слушайте кликуш, не то беды не оберетесь!
– Да кто ты таков? – раздавалось со всех сторон.
– Вы что ополоумели! – подал голос из-за спины хозяина Лукьян. – Перед вами царский воевода боярин Вельяминов. Ломайте шапки, сукины дети!
– Это который? – раздался из толпы насмешливый голос.
– Тот самый, что с ополчением князя Пожарского Москву у поляков отбивал! Что с государем Иваном Федоровичем у Чертопольских ворот насмерть стоял, а потом королевича Владислава отражал. Вот он каков!
– А, брат полюбовницы царской! – ощерился никак не желавший униматься поп и тут же завопил с новой силой, – Это они царицу Катерину смертию уморили!
– Ах ты, мать перемать! – возмутился такому несправедливому обвинению Никита и, пришпорив коня, бросился в погоню за языкатым кутейником.
Даже на таком могучем боевом скакуне пробиваться сквозь толпу дело непростое, но разозлившийся от нападок на свой честный род и любимую сестру боярин упрямо рвался вперед, хлеща направо и налево плетью. Не ожидавшие такой развязки москвичи шарахнулись в разные стороны и только доведший-таки до греха людей расстрига, подобрав полы изодранного подрясника, бросился улепетывать. В два скачка догнав зачинщика, Никита принялся со всей богатырской силой и боярской щедростью лупцевать того семихвосткой, приговаривая при этом:
– Запорю, сукина сына!
– Зачем божьего человека мордуешь? – попробовал было вступиться за попа один из горожан, вывернувший из ближайшей телеги оглоблю.
Встав между всадником и охающим расстригой, он принялся размахивать своим орудием, не давая приблизиться к ним, но разъяренный Никита, недолго думая вскочил ногами на седло и спрыгнул с высоты на заступника, разом обезоружив и сбив того с ног.
Увидев такую развязку, одни горожане бросились разбегаться, другие попытались прийти на помощь своему собрату, но вокруг него стеной стали боевые холопы и ощетинились оружием.
– Где этот треклятый поп?! – ругался, на чем свет стоит Вельяминов, но тот, воспользовавшись всеобщим смятением, успел улизнуть.
– Ушел, – виновато отозвался Лукьян.
– Так догоните!
– Прости, господин, только если мы его ловить станем, то кто будет обоз охранять, а ведь там супружница твоя, да сестрица, да дети малые!
– Тьфу, пропасть! – выругался Никита, но делать было нечего, и он отдал приказ двигаться дальше.
В усадьбе загодя предупрежденные о приезде хозяина холопы встретили их жарко натопленной баней, начисто выскобленными горницами и одуряющим запахом свежеприготовленных блюд и разносолов.
– Откушай, батюшка, поди, утомился в дороге, – низко кланяясь, приговаривала мать Лукьяна Агафья, подавая угощение на рушнике.
– Благодарствую, – отозвался боярин, – только теперь, пожалуй, недосуг. Вдруг, государь, в Кремль вызовет.
– Нет, кормилец, – помотала головой старушка. – Не вызовет. Он уж неделю как ускакал из Москвы-то!
– Куда?
– Да кто же его знает! Сели вместе с Михальским на коней, да и умчались.
– Ишь ты, а на кого столицу оставил?
– Известно на кого, – усмехнулся входящий в ворота Пушкарев. – На боярина Романова, конечно. Здрав будь, Никита свет Иванович! Примешь ли гостя незваного?
– Тебе, брат Анисим, завсегда рад, – распахнул объятия Вельяминов.
Когда-то они вместе оказались в плену, потом попали на службу к герцогу Мекленбургскому, прошли вместе не одну битву и, в конце концов, не смотря на разницу в происхождении крепко сдружились.
– Тише, медведь архангельский, спину сломаешь! – шутливо закряхтел полковник, после чего они по русскому обычаю трижды расцеловались.
– Ничто, я поломаю, я и полечу! Пойдем, раз такое дело, в баньке попаримся, а потом посидим, как следует. Вино есть фряжское да гишпанское, водка гданская, чего желаешь?
– Отчего же не попариться с хорошим человеком. Заодно и потолкуем!
– Доброго здоровичка, Никита Иванович, – раздался из-за спины отчима звонкий, будто серебреный колокольчик, голосок Марии Пушкаревой. – Каково добрались, поздорову ли супруга ваша и сестрица с детками?
– И ты здесь, егоза, – усмехнулся боярин. – Слава богу, все благополучно у нас.
Маша, хорошо знавшая о приверженности хозяина дома старым обычаям, чинно поклонилась ему в пояс, не став изображать новоманерный книксен.
– Эко ты выросла да похорошела, – не удержался от похвалы Вельяминов. – Совсем невестой стала. От женихов, поди, отбоя нет?
– Да где там, – махнул рукой Анисим и тут же добавил будто жалуясь. – Ведь никакого сладу с девкой нет, кто уж тут обзарится на такое-то добро!
– Неужто вовсе никто? – притворно удивился Никита.
– Да есть один дурачок, который по ней сохнет, а она с него веревки вьет, да узлом вяжет!
– Полно тебе, батюшка, напраслину на меня возводить, – с притворным смирением заявила девушка, потупив очи долу. – Уж я-то всегда отцовской воле послушна!
– Ты, верно, супругу мою, да сестрицу проведать хотела? – спросил боярин. – Так ступай, девонька, в горницу. Нечего тебе тут столбеть холопам на потеху.