Азовский гамбит (СИ)

– На что гневаешься, надежа? – искренне удивился боярин.

– На себя, – махнул я рукой. – Это ведь я вам позволил в Думе заседать, да приказами руководить. Мира хотел в государстве, спокойствия хоть на десяток лет. Вот и получил на свою голову…

– Нешто мы твоему царскому величеству не радели?

– Да уж, радели, нечего сказать. Как вышло так, что случился бунт? Не в одной слободе, а разом по всей Москве! И почему вы, мерины сивобородые, ни хрена не сделали, чтобы это безобразие предотвратить? Почему не докладывали ранее? Почему не пресекли в самом зародыше? Почему допустили столицу до такого разора довести? Без малого едва вся не выгорела! Такого с самой Смуты не случалось! А если б я утром не прибыл в Москву конно и оружно? Отвечайте!

– Моя вина, государь, – отпихнул в сторону неразумного родственника Иван Никитич Романов, после чего покаянно склонил голову. – Не доглядел. А паче всего, не придал важности доходившим до меня слухам. Думал, не сподвигнется народишко на замятню. Ан тут кто-то их в един час поднял!

– Слушай, боярин, какого, прости меня Господи, черта, ты мне сказки рассказываешь? Кто зачинщики, почему смутьяны до сих пор не в железах на дыбе, а все еще на воле бродят и людей моих с верного пути сбивают?!

– Так ведь ищем, государь.

– Плохо ищете! Да и поздно уже суетится, так что… короче, посидишь пару-тройку годков воеводой в Сибири, а там видно будет. И смотри, чтобы дело делал, а то так там и останешься.

По палате прошел шепоток, в нем слышались и облегчение, что гроза миновала над иными прочими, и даже радость от свержения доселе неприкосновенного боярина – брата самого патриарха. Ну, я вам сейчас задам! Шептунам!

– Это кто там зашебуршился, будто мышь под веником? За весь разор и урон столице моей и народу заплатите всей думой. Раз уж не уберегли, до бунта и пожара попустили – будете отвечать златом-серебром! Все! А особливо те, кто по чину обязан был пресечь и грудью встать на страже порядка! Не доволен я вами, бояре! Местничаете, рядитесь, своекорыстно живете, а делом не радеете! Какова же вы соль земли? Ежели не солона, то и не соль, а прах. Долго я терпел ваши пустые речи, интриги и коварства. Хватит! Вижу, доброго слова вы не понимаете… Есть тут дьяки?

– Как не быть, батюшка, – степенно поклонился Федор Сукин.

– Доставай чернильницу!

– Всегда при себе.

– Тогда пиши. Я, Иван Федорович, царь, великий князь и самодержец и прочая и прочая, запрещаю отныне и впредь всякое местничество!

– Как? – ахнули никак не ожидавшие подобного поворота думцы.

– Да вот так! Буду теперь сам назначать на должности сообразно заслугам и сообразуясь с пользой Отечеству нашему.

Зал зароптал, все громче и громче, вот уже и сановные люди Руси повскакивали с широких камчатых лавок и с перекошенными злостью рожами полезли ко мне едва не с кулаками.

– Не бывать тому! – заорал снова вылезший вперед князь Сицкий, брызжа слюной. – Молодешенек ты еще, чтобы вековые законы наши попирать да отменять! Одни девки на уме! Оттого много не ведаешь, а лучших людей слушать не желаешь да обиды нам чинишь! Окружил себя худородными, вроде Вельяминова. Да пес с ним с Никиткой, он хоть русского корня человек, а не литвин приблудный, и не немец! Сам, небось, видишь, каково народ наш иноземцев принимает, а мы тебе разве не говорили, что нельзя их привечать?!

– Недопустим! – вторил ему боярин Морозов и тоже принялся зачитывать мне обвинения, а заодно излагая боярскую «программу партии»:

– Вот чего делать надо! Иноземцев, не пожелавших в истинную веру креститься на Русь не пускать! Купчишек прижать, а то больно много воли взяли! Воевод назначать только из высокородных, ибо они – хребет государству! Черный народишко, кой проживает в праздности и блуде, холопить! Земские соборы не созывать, а все дела решать в Думе! А собирать ее из лучших людей, а не из всякой рвани без роду и племени!

– Осадите назад, лучшие люди! – усмехнулся я, показывая расходившимся боярам на вбегавших в палату ратников из отряда Михальского.

В мгновение ока телохранители окружили и меня, и никак не ожидавших подобного поворота событий думцев, ожидая лишь приказа, чтобы начать резню. Но в этот момент, когда кровопролитие казалось уже неизбежным, со своего богатого кресла, напоминающего трон, величественно поднялся Филарет, вознеся руки высоко над укрытой камилавкой главой и прорычал, словно посреди битвы:

– Стойте православные! – загремел на всю палату зычный голос патриарха. – Одумайтесь, вы же с царем говорите!

Не знаю, имел ли Федор Никитич талант от природы, или научился актерскому мастерству за долгую жизнь, но выглядел он сейчас просто великолепно. Статный от природы, в парадном облачении иерарха Русской церкви, он встал между нами с посохом наперевес и принялся увещевать свою паству. Причем, совершенно не стесняясь в выражениях. Без мата, патриарх, впрочем, обошелся, но про псов смердящих, порождении Ирода и детях Иудиных мы наслушались вдоволь.

– Благодарю, ваше святейшество, за столь своевременное вмешательство, – криво усмехнулся я. – Не дали взять греха на душу!