Азовский

Но я, кажется, намного отклонился от темы. Я хотел рассказать о мальчике с осетром, который стоял в центре фонтана – словно один из сыновей Лаокоона, сражающийся с громадной змеей. Мне всегда казалось, что создатели этого фонтана не были знакомы с античными мифами, и по простоте душевной заменили змею осетром. Хвост осетра кокетливо прикрывал у мальчика то самое место, которое на античных скульптурах обычно прикрыто листиком или ракушкой. По поводу этого факта ходило множество слухов и толков. Некоторые говорили, что мальчик этот вовсе и не мальчик, на самом деле, а девочка, только совсем еще юная. Другие же вообще говорили такую чушь, что и на бумаге ее передать неудобно, но к делу это не относится, потому что большинство местных ребят полагало, что в центре фонтана находится именно мальчик. В виде шутки какому-нибудь отдыхающему под большим секретом сообщали, что мальчик в центре фонтана – настоящий живой пионер, выполняющий ответственное правительственное поручение. Что-то вроде часового у Мавзолея, специально отобранного для почетного караула. Который, ввиду местных курортных условий, держит в руках не автомат, а большую колючую рыбу. Разумеется, целый день под жарким солнцем не простоишь, человеку в течение дня хочется многое. Окунуться в прохладное море, съесть мороженое, или, извините, сходить в туалет. Поскольку на глазах у гуляющей публики сделать это, конечно же, неприлично. Последний довод на дураков действовал неотразимо: не проходило и лета, чтобы какой-нибудь пионер из Москвы или Киева, оставшись в одних плавках, не лез в фонтан помогать уставшему бронзовому собрату. «Ты не бойся, – говорили ему на ухо, – постоишь пять минут, и опять пойдешь в море купаться. Только, смотри, не урони осетра, это экземпляр уникальный, другого такого не найдешь во всем Черном море. И не забывай его время от времени окунать, а то он загорит, и придется его перекрашивать вместе с фонтаном.» Доброволец послушно лез в воду и старательно тащил осетра из рук бронзового рыболова. На зрелище это сбегалась обычно целая набережная. Щелкали затворы местных фотографов, из ресторана-поплавка лениво выходили бандиты и проститутки, а юного патриота, увитого лавровым венком, слишком поздно понявшего, что его жестоко надули, торжественно проносили до самой пристани, опуская в теплые воды Черного моря. Герой горько рыдал, венок качался на теплых волнах, все же остальные неудержимо смеялись. Фонтан, кстати, так и назывался у нас: «Мальчик, подержи осетра!»

Сейчас фонтан стоял, весь занесенный снегом, а бронзовый пионер с осетром мирно спал подо льдом в ожидании лета и юной пламенной смены. Я отсалютовал ему и пошел в сторону пристани. Пристань называлась «Дядя, брось двадцать копеек!» Именно эту фразу наиболее часто повторяли мальчишки, привыкшие клянчить деньги у богатых приезжих. В наступающих сумерках самый конец ее терялся в серой туманной дымке, и только время от времени загорался и тут же гас красный огонь портового маяка. Чаек, конечно же, нигде не было видно, они сейчас прятались где-то в прибрежных скалах. Чайкам было, наверное, еще хуже, чем людям. Хотя ведь у чаек есть перья и пух, а люди под пальто и перчатками совсем голые, вроде бронзового заледенелого пионера. На металлической ограде пристани ровными длинными лентами лежал белый, запекшийся от морской пены снег.