азведка боем

О машинах щебетали девочки, они теперь знатоки, эксперты. С бароном на дружеской ноге были и прежде, а теперь раз в месяц зовут его на техосмотр. Платят, да. И берёт, тоже да. Рыночные отношения при социализме неизбежны. С другой стороны, всё правильно. Деньги-то есть. А если денег нет, нечего и машину покупать. Кстати, Лиса хочет выкупить у меня «Ведьму». В собственность. Я ей говорю, бери так, я дарственную напишу, а она упёрлась. Лиса может быть твёрдой, когда захочет. Ну, и опять правильно, деньги-то появились, ответственный директор «Поиска» — это немало. За полугодие ещё и премии будут, журнал наш процветает. Тираж дошел до ста тысяч, больше трудно. Типография не выдерживает, хотя мы типографию не обижаем, и она наши заказы в первую очередь выполняет. Опять в порядке светлой мечты думали: может, завести свою типографию? С новейшим оборудованием? Ага, как же. Во-первых, недешево, мне нужно будет снова играть с Фишером, да только непросто всё это. Во-вторых, к типографии нужно будет завести свой целлюлозно-бумажный комбинат, потому что с бумагой повсеместная напряженка, и не всякую нашу бумагу одолеет западная техника. А к целлюлозно-бумажному комбинату завести своих лесорубов. А к лесорубам завести современную лесную технику, построить дороги, и так далее, и так далее. Это комплексная дорогостоящая и сложная задача. Под силу только государству. Ну, или крупным капиталистическим компаниям. Но крупных капиталистических кампаний у нас нет. У нас и мелких-то нет. Потому работаем с той типографией, которая есть. И да, дефицит только увеличивает притягательность нашего журнала. Так бы, может, человек и не купил бы его, увидев в киоске, но ведь редкая удача, как пройти мимо. У спекулянтов «Поиск» идёт по три и даже по пять рублей, а в киоске — восемьдесят копеек. Он толстенький, в два раза толще «Искателя». С ценой бились на самых верхах. Верхи говорили — для молодежи восемьдесят копеек дорого, полтинник красная цена. А мы — бутылка портвейна дороже, а ведь нарасхват среди молодежи. Мы — это и Тяжельников, и другие хорошие люди. Решающее слово сказал Косыгин: пусть молодёжь пробует, дерзает, а ошибётся, так есть кому поправить.

Но мы стараемся не ошибаться, чувствуя себя отчасти и сапёрами.

Заглянули и в зоопарк — он в Дечине на скалистой Пастырской стене. Как раз умеренная физическая нагрузка. Поглядел на птичек — они в зоопарке гвоздь программы. Ну, и медведь есть, как без медведя.

И уже потом, без спешки, спустились вниз. Да, да, да, к Дому Железнодорожников. Определённо железнодорожники — покровители шахмат. Хорошие люди.

Дом поменьше, нежели в Омске и Москве, так ведь и Дечин городок невеликий. На просцениуме восемь столиков, плюс судейский. В тесноте, но уместились. В зале человек пятьдесят, но зал маленький, потому малолюдье не бросается в глаза. Да и не малолюдье это. Для Дечина.

Играют все свои: восточные немцы, поляки, чехи и словаки, венгры, румыны, болгары. И мы двое из Советского Союза, я и Георгадзе. Спор спортсменов социалистических стран между собой. Но для меня это явно не прогресс. Турнир мастерский, я единственный международный гроссмейстер. Потому и рейтинг особенно поднять не удастся.

Но что мне рейтинг, я не раб рейтинга!

И потому, разыграв черными защиту Филидора, я на двадцать шестом ходу предложил ничью. Гроссмейстерскую. Зрители недовольно зашевелились, они привыкли, что там, где Чижик — там победа. Ничего, ничего, не всё коту масленица.

И в шесть пополудни мы уже сидели в вагоне. До Праги два часа езды, потому вагоны тут простенькие. Сиди, смотри в окно, читай газету, просто говори о том, о сём. Или молчи.

Девочки листали модный журнал. Я молчал. Партия, даже такая, как сегодня, забирает энергию. Её нужно восполнить, но дело это не мгновенное. И потому вопрос, сколько и как играть, не праздный.

Я почему поехал в Дечин, а не стал настаивать на турнире попрестижней — а я и мог, и настоял бы. Я поехал в Дечин потому, что захотел развлечься. Ведь игра, по определению, это приятное времяпрепровождение, потеха, а вовсе не смертный бой. Теоретически. Вот я и захотел воплотить теорию в жизнь. Поиграть в удовольствие. Даже ничью сделал — потому, что захотел пораньше уехать. И теперь под звук вагонных колес перемещаюсь в Прагу — потому, что хочу. Даже пива попью чешского, завтра же выходной. Одну кружку. Маленькую, ноль двадцать пять, в сознании меры тоже удовольствие.

Да, призовые в Дечинском турнире невелики, но требовать большие деньжищи за потеху грешно.