Азы волшебства. Принципы магического взаимодействия с миром

Термин теургия происходит от двух греческих слов, означающих «бог» и «деяние, работа». Соответственно, теургия – это «божественное деяние», каковым по природе своей является и любой другой религиозный ритуал. Теургией обычно называют особую традиционную практику неоплатонизма, сформировавшегося в основном после возникновения христианства. Она имеет два направления, у каждого был свой основоположник. Плотин – сторонник спокойных размышлений о природе богов: например, говорит он, человек может размышлять о протяженности Вселенной, а затем мысленно упразднить все границы[188]. Ямвлих, ученик Плотина, полагал, что для многих людей эта практика будет слишком сложной. По его мнению, человек проводит ритуал, чтобы перейти из материального мира – низшего из всех миров в неоплатонизме – в высший мир идей. Мир идей, по Ямвлиху, – это то, что я называю мифами, то есть сюжетами, организующими метафоры. Так, например, в нем есть идеальный человек, с которым мы себя постоянно сравниваем, и это сравнение является основой морали.

Ямвлиху мы во многом обязаны существованием нынешней западной мистериальной традиции. Его идеи проникли и в христианство. Ямвлих отстаивает ритуал определенного типа, в котором производятся манипуляции с символами божественных сил (физическими объектами), призванные воспроизвести некие архетипические мифологические истории. Так, традиционное жертвоприношение можно истолковать как «инсценировку» мифа об апофеозе – скажем, о самосожжении Геркулеса на костре. Теургист использует физический ритуал, чтобы загрузить свое сознание мифологическими идеями, выраженными в ритуальных действиях. К сожалению, у нас недостаточно информации о том, как выглядел эллинистический теургический ритуал[189]. Но его можно реконструировать на основе того, что мы видим в магических практиках, не относящихся к неоплатонической традиции. Один из примеров – теофагия, практика, работающая в мире мифов и метафор. Теофагия – это ритуализированное поедание бога в символическом или мистическом смысле. Это распространенный ритуал и, как нам кажется, у него не один источник, он возник независимо во многих местах. Возможно, генетически он связан с другим распространенным ритуалом – жертвоприношением. В жертвоприношении предмет (часто пищевая субстанция) ритуально уничтожается (зачастую сжигается) и передается нужному богу. Нередко в качестве жертвы выступают животные, так как они представляют определенную ценность. От сжигания животного до пикника на природе – один шаг, и во многих культурах жертвоприношения превратились именно в нечто подобное. Когда участники церемонии отведывают приготовленной пищи, жертвоприношение превращается в ритуал причастия, в котором боги и люди едят вместе. Тот факт, что не все жертвоприношения включают в себя причастие, может указывать на более позднее добавление данного обряда. Например, древние греки полностью сжигали пожертвование, так что это была искупительная жертва[190]. Причастие не есть теофагия – пища принадлежит богам и людям одновременно, но не отождествляется ни с теми, ни с другими.

Теофагия имеет место, когда верующий явно идентифицирует еду как бога или, по крайней мере, как символ бога. Например, в католическом причастии хлеб отождествляется с Христом: «Сие есть тело мое». В других видах причастия такое отождествление присутствует в различной степени. Например, в ритуале причастия, при котором присутствовал я, священнослужитель предлагал хлеб и вино, поясняя, что они напоминают нам о Тайной Вечере, но символизируют не личность божества, а сообщество, которое собралось во имя этого божества. Таким образом, мы ели абстрактную идею, а не бога. Среди других ритуалов теофагии можно назвать обряд народа йоруба, реконструированный и описанный Яном Фрайзом в книге «Визуальная магия». В этом ритуале жрец молится на чашу с жидкостью и призывает в нее своих богов, затем выпивает жидкость, впуская их внутрь[191].

В отличие от некоторых форм практической магии, разработанных для преодоления бесполезных кодов, эти ритуалы работают в рамках установленных кодов, формируя новые метафорические связи. Код поедания особенно силен. Когда в литературе описывается, как персонажи едят, это означает, что между ними существует какая-то общность. По тому, как протекает процесс принятия пищи, можно предсказать, насколько хорошо эта общность будет работать. Поедание – это еще и акт агрессии, а также акт превращения и присвоения. Когда мы поедаем пищу, она становится частью нас самих, тем, чем мы завладеваем навечно. Поцелуи, оральный секс, улыбка, показывание языка – все эти действия связаны с идеей поедания и превращения. Поедание также разрушает границы между внутренним и внешним. В процессе еды внешнее становится внутренним. В этом отношении поедание действует в рамках метафоры «внешнее – это другой, внутреннее – это я» и способствует включению высшего Иного в собственное «Я».