Б Отечества… (СИ)

Ныне обретается в Украине начальником штаба Чехословацкого Корпуса[viii], и на этом посту прославился пока только как инициатор создания Добровольческих формирований с идеологий защиты веры — православных Дружин «Святого Креста» и мусульманских Дружин «Зелёного Знамени[ix]». Личность скорее одиозная, нежели яркая, но удивляться нечему, таких в Российской Империи полно.

— За любую соломинку хватались, — кривовато усмехнувшись, пояснил Арслан, понимая меня без лишних слов, — кому только не писали…

— И всё без толку? — удивляюсь я.

— Почти, — вздыхает медик, усаживаясь поудобней, и ухитряясь даже на тюках с одеждой выглядеть светски, — Там в конце есть…

Быстро перелистываю, но не спешу читать, вопросительно глядя на Арслана.

— Формальные отписки, нотации и обещания непременно разобраться, — отвечает тот устало, прикрывая припухшие от постоянного недосыпания веки.

— Слушай… я пойду покурю? — спросил он меня, разминая пальцами самодельную папиросу, — Или у тебя есть какие-то срочные вопросы?

— Давай… — я поднялся с тюка, подхватив подмышку папку, — я с тобой.

Вышли вдвоём на узкую улочку, пропахшую специями, кожей и восточной кухней, и до того переполненную Востоком, что у меня снова появилось ощущение, будто я оказался в Стамбуле. Турки, арабы… мусульманское гетто…

… и медик который работает в одной из здешних лавчонок продавцом, грузчиком, бухгалтером и не пойми кем, получая взамен очень скромную зарплату и койку в складском помещении.

А папка…

… собственно, она и есть та причина, по которой зауряд-врач с фронтовым опытом и квалификацией, которой вполне достаточно для подтверждения диплома, вынужден ютиться в гетто.

В мятеже он не участвовал, но (вот ужас!) отказался покинуть лагерь мятежников, оказывая тем медицинскую помощь. А потом, наплевав на прямой приказ командования, пытался защищать мятежников в суде, рассказывая, как оно было на самом деле…

… а потом — пытался рассказать репортёрам, что при подавлении мятежа в лагере Ла-Куртин было не трое убитых и тридцать шесть раненых[x], а почти шестьсот! Да и как могло быть иначе, если мятеж подавляли с артиллерией…

Неудобный свидетель. Да, собственно, и не он один… Ещё с десяток офицеров, в чинах не выше штабс-капитана, пытаются как-то облегчить участь военных работников и незаконно осуждённых на каторжные работы русских солдат, но все они — почти парии в офицерской среде.

Не то чтобы вовсе нельзя защищать «скотину в серых шинелях»…

… но при защите оной необходимо давить на большевистских и анархистских агитаторов, осознание солдатиками собственной вины и раскаяния, да обещания непременно, вот сию минуту начать искупать оную кровью, лимфой и иными телесными жидкостями.

Говорить же репортёрам и на суде, что солдаты действовали в рамках изданного Временным Правительством закона, и что имели полное право собираться в Комитеты и решать свою судьбу, нельзя. Дурной этот закон или нет… но Временное Правительство признанно Союзниками законным правопреемником Российской Империи. Точка!

Нельзя говорить и о количестве убитых. О том, что суды проходили с нарушением как международного, там и собственного, французского права, тоже нельзя. Табу!

Можно каяться в былых ошибках, вступать в Легион Чести или Иностранный, просить о переводе в части французской армии. Словом — можно действовать в строго очерченных Системой и обществом рамках.

Наверное… да что там наверное, я точно преувеличиваю. Не все офицеры бросили солдат в беде, не все граждане Франции оказались равнодушными к произволу властей и не все французы считают солдат Экспедиционного Корпуса, а заодно и всех русских — предателями. Но пока — так…

Французы, что не новость, очень эгоцентричны как нация, и решительно любое событие они рассматривают через призму Великой Франции. А эту войну «вытянула» именно Франция, экономические и человеческие потери совершенно чудовищные. Отсюда и болезненное, до судорог, восприятие войны и всего происходящего…

… им попросту больно.

События в России, и без того весьма неоднозначные, с подачи властей трактуются прессой так, что рядовой француз воспринимает это как предательство. Он, француз, умеет думать, сожалеть и сочувствовать…

… но всё это потом.

Француз горяч, пылок, и у каждого, решительно у каждого есть погибшие на фронте родственники и друзья. Отсюда и такое болезненное отношение к русским солдатам… как они могли?! Как?!

Им, французам, всё кажется, что русские топчутся по памяти павших воинов, что они предают некие общие цели и идеалы, решительно забывая о том, что цели и идеалы русских солдат столь решительно отличаются от идеалов французского общества. Забывают они, а вернее всего, и не задумываются о том, что это Франция болела реваншизмом, и что именно в груди французов тлел пожар захваченных в прошлой войне Эльзаса и Лотарингии.