Б/У или любовь сумасшедших

Лежа на высокой кровати красного дерева, она смотрела на черно-зеленые куинджиевские лунные тени деревьев, на светло-серебристое небо с прозрачной луной, слушала невероятную, но живую, не хилтоновскую за бронированными и тонированными стеклами, тишину и молила Бога только об одном — чтобы дал ей возможность остаться здесь навсегда. Пускай будет холодная зима и завоют «страшные волки Юры» (вспомнилась фраза из какого-то французского романа), пускай льет нескончаемый дождь, пришедший от близко залегшего моря — не страшно. Этот дом из гранита был построен Наф-Нафом и годился на все времена.

Усадьба представляла собой иллюстрацию к «поискам утраченного времени». Четырехэтажный, серо-розового гранита дом со старинной мебелью, портретами предков и массой ценных безделушек. Перед домом огромная поляна с вековыми дубами, за домом — парк и маленькое озеро, за каменной стеной, — маленькая усадьба садовника, за ней фамильная часовня шестнадцатого века. И все это, как драгоценность, было оправлено-окружено сложенной из старых камней изгородью, увитой плющом.

За изгородью — дорога, за дорогой — поля арендаторов с цилиндрами прессованной, ярко-желтой соломы, на другом краю поля — белые дома под черепичными крышами.

Месье Фюмиз некогда работал в посольстве в Москве, и потому в одном из старых шкафов в коридоре второго этажа нашлись книги на русском. Что еще нужно? Не мешало бы здесь родиться и прожить всю жизнь, но это непоправимо, поэтому приживайся изо всех сил, пересаженным дичком, подружись с одной из розовощеких граций, например с Патрицией, и жить станет немного легче. Жить станет веселей.

Патриция училась в Сорбонне, изучала хорватский язык и литературу, была ясна и свежа, «как роза в утро битвы». Их комнаты разделяла стена, и по вечерам, забравшись с ногами в «глубокие кресла», они болтали обо всем, что приходило в голову: об Америке, где не бывала Патриция, и об Югославии, которую уже никогда не увидит Ирина, о несчастной судьбе Роми Шнайдер и о том, как Юлий Цезарь переправлялся через Ла-Манш. Патриция была очень образованной девочкой. Однажды она сказала: «Сто лет назад здесь, в Бретани, люди жили, как рабочий скот. Бедность ужасающая, нравы дикие. Когда приедет господин Фюмиз с семьей и у нас будет больше времени, мы съездим в Сан-Мало и на могилу Шатобриана».

О господине Фюмизе никаких лакейских комментариев. Ирина очень боялась его приезда, было предчувствие, что худощавый человек в очках с розеткой ордена Почетного легиона в петлице, — большая фотография хозяина стояла в гостиной на камне, — так вот, кавалер ордена сразу угадает в ней русскую.

Совсем не тревожило появление госпожи Фюмиз — крупной черноволосой красавицы, изображенной маслом на портрете «в рост», висящем на стене другой гостиной. На нее была очень похожа поздняя, младшая дочь, Изабель. Изабель — душа и радость огромного замка. Изабель — редкостный цветок западной цивилизации. Эта двадцатилетняя, оливково-смуглая красавица соединила в себе и очарование, и ум, и смелость, и хозяйственную хватку, и блистательную простоту обращения со всеми, и трудолюбие, и еще много-много всяких «и», напоминая о девушке-мечте, неверной невесте Болконского и верной жене Пьера Безухова.

Иногда Ирина вместе с Изабель работала на огороде и всякий раз любовалась ее неутомимостью, гибкостью и точностью ее движений.

— Я ведь училась в балетной школе Большого театра в Москве, — сказала как-то Изабель.

Ирина изумилась:

— Почему же ты не стала балериной?

— Я слишком крупная для балета. Но я не жалею, это все было невыносимо. Девочки дрались, делали друг другу разные гадости, ненавидели, завидовали, поэтому все теряло смысл. Для меня.

Дом жил натуральным хозяйством. Мальчики собирали в парке ежевику, ловили в пруду рыбу. Одна из гувернанток пекла булочки из муки грубого помола, овощи к столу приносили с огорода.

За остальным ездили в Ламбалль. Ирина увязывалась то с Изабель, то с Патрицией — самыми толковыми хозяйками.

Был пасмурный день, с севера, из Англии шли низкие сиренево-серые плоские тучи, сеялась мельчайшая водяная взвесь, будто кто-то там наверху выколачивал из тучи пыль. В городке, со списком в руках, они переходили из лавочки в лавочку. Патриция знала всех хозяек и со всеми немного болтала. Она родилась в соседнем знаменитом Сан-Мало, куда обещала свозить Ирину. Список был длинным, ждали приезда хозяев и готовились встретить торжественным обедом. Ирине стало скучно. Она сказала Патриции, что хочет побродить, поискать сандалии, старые уже напоминали о походах римских легионеров, пришедших в эти места во втором или даже в первом веке новой эры. В лавочке ничего подходящего не нашлось, и хозяйка на ломаном английском посоветовала зайти в местный «Лафайетт».