Б/У или любовь сумасшедших

Она выбрала головокружительно дорогое «от Сен-Лорана» с ацтекским, совершенно не идущим к ее лицу и фигуре орнаментом. Мулатка не дрогнула. Предложила даже ацтекское украшение — гривну из плоских золотых пластин, объяснила, что сверкающее это великолепие изготовлено каким-то знаменитым мастером. Когда она протянула карту, мулатка взяла ее, как новорожденного цыпленка, и удалилась за роскошную, тисненой кожи, портьеру.

«Бежать! Бежать немедленно».

Но стояла тупо столбом посреди вешалок с тряпьем, дожидаясь неизвестно чего. Дождалась. Из-за портьеры выскользнула изящная женщина с лоснящейся темной головкой. Спросила что-то непонятное. Ирина кивнула. Красавица менеджер (это теперь она знает, что эти дамы называются менеджерами) принялась выписывать какую-то квитанцию. Ирина, глядя на чуть шевелящиеся губы ухоженной красотки, вдруг поняла: это русская эмигрантка. Оказалась права. Когда, вдохновленная удачей, она решила примерить кожаные брюки и пиджак — дорожный вариант, менеджера позвали к телефону. Из-за кожаной портьеры доносились обрывки русских фраз.

— Конечно, пускай приходит, но я уверена, что у меня ей ничего не подойдет. Это все для богатых американок. А вам лучше пойти в подвал Сакса или Мэйсиз, там роскошные европейские вещи бывают по уценке.

При слове «Мэйсиз» Ирина почувствовала, как по спине прошел холодок. Этот подвал был ей слишком памятен. Она выбрала лайковые бриджи цвета кофе с молоком и к ним просторную куртку. Мулатка одобрила сочетание спелой сливы с кофе, и под московский щебет Ирина, ухватив два темных пакета с золотой вязью Сен-Лорана, выкатилась из душистой безлюдной лавки.

Стоя на краю тротуара перед потоком глянцевых машин, она почувствовала, что сейчас гребень куража поднял ее вверх и надо пользоваться этим. Она дошла до Эллис и очень покойно в «Рентокар». Выбрала серебристый «понтиак», заплатив за месяц вперед. Оказалось потом, что взяла очень удачно, послушавшись совета продавца из книжного.

Все это вспоминалось всякий раз, когда она открывала створки шкафа «под деревенскую старину». За это свойство высвечивать из сумрака памяти улочки, запах бензина или океана, цвет неба, блики фонарей на мокром асфальте она и любила свои вещи.

Например, эту плотного розового шелка ночную рубашку она не любила. Нашла ее в тумбочке мотеля в Сан-Диего. Маленький дешевый мотель «Голубая птица», «комбэсрум», «ноу петс», «ноу чилдрен овер 15»^[6], крошечный бассейн и ни одной живой души. Она почему-то страшно обрадовалась находке — шелковой ночной рубашке, разглядывала роскошную вышивку гладью у ворота, полная дичь, но дичь спасительная. В этот день она поняла, что за ней следят.

Потом утром, на рассвете, шаги за хлипкими стенами ложнороскошного номера, тихий звук лопнувшей струны.

Она выползла из своей стандартной норы только после того, как услышала шум пылесоса в соседнем номере, за стеной слева.

Зато голубой домик Саммерлэнд-Инна связан с покоем и почти счастьем. Мистер Мюллер, еще красивый в свои шестьдесят, в жилете какого-то гобеленового вида (странное совпадение: она нашла пристанище в районе Гобеленов и первое пристанище покоя и безопасности связано с гобеленовым жилетом).

Белый кот Марципан, дремлющий в старом вольтеровском кресле, потертые ковры, фотография красавца не хуже Марлона Брандо, молодого танкиста Мюллера, сражавшегося за свободу Европы. Фотография стояла на старом рояле, и разве не чудом был этот рояль в безумии гонки по сто первому хайвэю, и сам мистер Мюллер, и яблоневый сад за голубым домиком, и горячие булочки по утрам, и камин в комнате, и молчание, и то, что не было слышно и видно сто первого, несущегося совсем рядом? Разве все это не было чудом, сном?

Она пойдет ужинать с благополучным, загорелым идиотом, пойдет в память о мистере Мюллере и в память о встрече с ним наденет вот это белое с мексиканской вышивкой-гладью платье. Его посоветовал купить в маленьком поселке Ортега-Хилл мистер Мюллер. Она увязалась, к явному его удовольствию, за покупками.

По дороге в Ортега-Хилл он пел для нее песенки о смеющихся ветрах и о других ветрах, которые пролетят над океаном и морями и вернут любимого Бонни.

— У тебя есть Бонни? — спросил мистер Мюллер.

— Нет, — беспечно ответила она, — никого у меня нет.

В городе они зашли в маленький мексиканский ресторанчик, и она напилась.

Она, не любящая спиртного, просто очумела от этой слабенькой мексиканской водочки. Водочку подавали в широких бокалах-вазочках, и по краю вазочки проходила насыпь из тончайшей нежной соли. Из-за «Маргериты», примеряя платье в своей комнате с ситцевыми занавесками, она запела на мотив «Смеющихся ветров».

О, как ветры смеются

И улетают прочь.

Весь летний день смеются,

Потом почти всю ночь.

Дана, дана, дана, дана,

Дана, дана, дана, дан, —