Б/У или любовь сумасшедших

Страна, как огромная галактика в черную дыру, летела в пропасть. Надежда, усаживающая миллионы в кресло перед телевизором, иссякла, пришло тупое ожидание катастрофы. Катастрофа подползала с окраин, где уже воевали вовсю: убивали детей, перекрывали газопровод, обстреливали ночами и среди бела дня.

Работали вполнакала — везде, и всякий раз, минуя проходную, тащась мимо забора спецкорпуса, Ирина думала: «А что, если здесь, в самом центре Москвы, безумие, как цунами, перехлестнет через эти желтые каменные стены?»

Она видела в газете силуэты заключенных на крыше Красноярской колонии, читала о том, что у них на вооружении были заточки, канистры с бензином и баллоны с кислородом. Здесь будет пострашнее: невозможны ни переговоры, ни угроза оружием, и первыми жертвами будут они — ненавистные, в белых халатах. Все эти ухоженные дамочки, из последних сил сохраняющие в себе женскую привлекательность. И молодые циничные ребята из ординатуры, и усталые, еще верящие во что-то старики. Стариков, правда, осталось совсем немного. Здесь ждали пенсии, как ждут избавления, конца срока, и с первым звонком уходили тотчас, если до звонка не шли по ВТЭКу на инвалидность.

Ирина блаженно потянулась. Суббота, можно валяться хоть весь день. Значит, так: сейчас она почитает то, что принесла Наташа, потом сделает гимнастику (субботнюю по расширенной программе), потом позавтракает и — пешком в бассейн. По пути заглядывая в магазины. Варианта два: пустые прилавки, укрытые какой-то нарядной бумагой (оставшейся от левых заказов, что ли?), или длинные очереди.

Но надежда, конечно, на второй вариант: «выбросили» мясо по девять восемьдесят, или вермишель, или, на худой конец, сало. Талоны на водку и сахар она давно уже не отоваривала: либо эти ценные продукты отсутствовали, либо за ними убивались, занимая очередь с ночи.

Последней попыткой участия в новой жизни было посещение некоей комиссии в надежде приватизировать свое жилище. В узеньком коридорчике доходили от жары и усталости старики в потертых пальто, в ядовитого цвета мохеровых беретах. Всех их послали отстаивать и отсиживать эту безнадежную очередь дети и внуки, занятые строительством нового демократического общества.

Ирина поняла сразу: это не для нее. Требует уйму времени, нервной энергии и сил. Бог с ней, с квартирой, пока жива — не выгонят, а после смерти — какая разница, кому перейдет.

— Очень даже выгонят, — предупредила Наталья, — выгонят и сошлют в какое-нибудь Коньково-Горбунково или Сукино-Солнцево. Есть кооперативы — заплатите тысячу, они все оформят.

Потом то ли Моссовет, то ли мэр «приватизацию» отменил, отдадут бесплатно, а еще через день — снова выкуп, потом аренда, потом что-то еще…

Ирина не интересовалась, все равно Наталья скажет, куда идти и что делать.

Эта холеная красавица успевает все и везде: бег рысцой-трусцой, аэробика, бассейн, какой-то то ли шейпинг, то ли шоппинг, романы, Дом кино — и ничего не забывает. Вчера притащила вот этот пакет.

— Это вам до понедельника. Снимите копии, и шито-крыто.

— Что это?

— А то, что вы просили. Этого вашего подопытного корреспонденция.

— Они же мне сказали, что ничего нет!

— Так это вам. Вы умеете так просить, что в просьбу уже завернут отрицательный ответ.

— Что значит «просить», — обиделась Ирина, — я написала запрос, вполне официальный, обязаны были…

— Никто никому ничего не обязан, а что до вашего запроса, то даю совет: в стране волков — не щелкай клювом. Перепечатайте аккуратненько эти послания и — вперед.

— Спасибо.

— Пожалуйста. И обещайте мне, что пригласите на сеанс, интересно до боли.

— А ты что, прочитала?

— А как же!

— В клинику пишут?

— Не-а. При нем были. Достояние прошлого.

— Ну и что это?

— «Everything happens to him», что в переводе означает: «На бедного Макара все шишки валятся». Вместо «шишки» лучше поставить «письки».

Ирина подложила вторую подушку под голову, взяла первый конверт.

«Кайф! Настоящий кайф!» Если хоть что-то, хоть одна деталь, фраза, толкнет, запустит «сюжет», — можно считать: она не зря прожила жизнь. Наталье в подарок — привезенную когда-то Леней из Англии твидовую юбку, она давно на нее зарится. «Откуда это на вас юбочка от «Harrodsa»? Это ж какие тыщи стоит…»

Итак, мы начинаем! Интересно, кто это пронумеровал красным фломастером? И кто зачеркнул жирно некоторые слова? Не забыть спросить у Натальи.

Итак, номер три.

«Милый мой! Очень рада, что твоя превосходная профессиональная память, однако, не подвела и мне посчастливилось быть одним (одной) из твоих адресатов (адресаток). Представляешь, лет эдак через сотню у моей внучки (или внука) найдут «неизвестное письмо» и будут гадать, кто же это такая Таинька, которой адресовано такое замечательное, теплое письмо, кем ему приходится и с какой, собственно, стати такая «сердечная нежность»?!

Плохо одно — прочесть будет трудно, потому как уже зачитано почти до дыр, а что еще будет, если не придет другое? Надо срочно снимать копию и отдавать друзьям (скажем, Толмачевым) на хранение, чтоб не было утрачено.