Стоило погрузиться с макушкой, как платье тут же облепило тело и тяжелым грузом потянуло ко дну. Посовещавшись, ибо зелья позволяли говорить под водой, мы рассредоточились по дну чертова озера и дружно двинули на поиски приключений.
Я всегда знала, что на меня наложили порчу излишней удачей. Русалку и ее жертву удалось отыскать именно мне, причем без особых усилий. Свалившись в подводный овраг, к взаимной радости мы нашли друг друга.
Русалка оторвалась от шеи прибалдевшего богатыря и зашипела. С губ хищницы срывались крупные капли крови и уплывали, уносимые течением.
– Ты что же это здесь творишь такое? – воскликнула я, одним своим донельзя возмущенным тоном голоса останавливая чешуйчатую девицу, припавшую к раздетому и обмотанному водорослями богатырю. А примотало его прилично.
– Богатырс-с-ского мясца поес-с-сть хотела, да и размножатьс-с-ся нам как-то надо. – Ундина улыбнулась настолько зубастой лыбой, что у меня по коже туда-сюда несколько раз промаршировали препротивные мурашки. Зубы были больше похожи на острые иголки, чем на звериные клыки, и вся эта радостная улыбочка была перемазана красным.
Узрев такую неописуемую радость при виде самостоятельно пришедшей в перепончатые ладони жертвы, я невольно сделала пару шагов назад.
Со мной только сковорода и никого более! Метелка на поверхности осталась, а ежки с героями разбрелись кто куда вдоль берега, по кустам ползают, будто раки, да так, что и не найдешь их там. Одну меня угораздило на глубину полезть…
А русалка, напружинив свой полосатый, что у твоей акулы, хвост, приготовилась подзакусить мной. Видя, как хищница, покачиваясь на хвосте, примеривается к броску, я невольно дернула плечом, сбрасывая красный витой шнур, что держал сковородку за спиной, и встала в боевую стойку. Чугун обескуражил нечисть и заставил ундину быть более осмотрительной, а меня – лихорадочно начать соображать, как убраться отсюда подобру-поздорову.
Позади послышалось: «Кгы-кгы!» Будто кто смеялся, а не откашливался.
Русалка не поверила своему счастью: мясо само шло косяком в ее распахнутые объятья.
У скалы стоял Скел Черепов, подперев ту плечом, скала медленно отъезжала в сторону, поддаваясь силушке богатырской.
Почувствовав за спиной поддержку, я вконец обнаглела, это приступ трусости обернулся на сто восемьдесят градусов и превратился в неуемный энтузиазм.
– Трепещи, нечисть! – направила я чугунку прямиком на обескураженную моими изменениями ундину.
– С чагой-то?! – подивилась зубастая, не понимая, откуда у меня столько самомнения. – Отродясь Баб Яг не боялась и аккурат «файф о клок» ими закусывала!
– Сейчас я тебя как бабаягну сковородкой!
Я, воодушевленная подмогой, с яростью набросилась на ундину, чем несказанно ее обескуражила. Так удивляется кошка, когда на нее нападает бешеная мышь. Вот и сейчас жертва наотрез отказывалась становиться закуской. Поэтому от греха подальше зубастая решила не связываться с полоумной.
– Хватай, хватай ее! Будет знать, как наших богатырей утаскивать!
На очередном витке я поняла, что громить нечисть несусь только я одна. Скел же стоит возле камешка и чистит ногти ножичком, даже не собираясь мне помогать.