Баба Катька-с-Малого-Базара

Затем как–то, придя со смены, Катька увидела дверь платяного шкафа распахнутой и, проведя беглую ревизию, обнаружила отсутствие наличности зимнего пальта и тов. Тарантайкина. Друг молодости нашёлся через день у одной бабыкатиной подруги, но, опять–таки, с отсутствием наличия вышеупомянутого пальта. Ясного ответа на неожиданное цирковое выступление мужа Катька не получила, но щедро простила ему любовную шалость.

— Подумаешь, тряпка! — Философствовал затем Николай Иванович. — Наживем! Всё одно оно довоенной моды, дрэковое…

Тут события и завертелись, как в калейдоскопе, что ни день, то чего–нибудь бедная Катька недосчитается.

Она и в милицию обращалась — никакого проку. Обком профсоюза развел руками — дескать, Кать — Ванна, чем он плох, муж–то твой? Профвзносы, мы выясняли, с него выворачивают регулярно, на собрания он остается без уговоров, после собраний от коллектива не откалывается. Лично т. Азарцев разбирался и обещал проработать в порядке укрепления моральных стимулов хозрасчета в свете экономической реформы.

Всё это, тем не менее, не принесло результата — Тарантайкин пропивал вещь за вещью, а поскольку вещей у Катьки было не густо, приближался ужас какой финал!

Придя в пятницу со смены, баба Катя бросилась к тумбочке, непривычно белевшей в углу фанерой — телевизора не было! Тихо охнув, Катька присела на кровать, стоявшую напротив знаменитого дивана, и просто, но со вкусом покрытую солдатским одеялом.

— Как же теперь я «Клуб кинопутешествий» смотреть буду? — Со стоном выдавила она.

На столе виднелись остатки пиршества — скелет тихоокеанской селёдки и водочная бутылка, где, по иронии судьбы, оставалось грамм сто пятьдесят «Экстры».

Выпив жалкие граммы одним махом, Катька понюхала селёдкин хвост, запила водой из исторического графина и повалилась на кровать, горько рыдая.

Николай Иванович, зачем–то возвратясь, как это иногда несуразно бывает в жизни, имел фантазию погладить дремавшую бабу Катю. Естественно, из жалости, присущей культурным людям, прошедшим жизненные университеты.

Открыв верхнее око, Катька с минуту очумело всматривалась в лицо т. Тарантайкина, а затем с криком «Где телевизор, сволочь кандальная?» пересекла комнату, развернулась кругом, схватила со стола графин и приняла позу гладиатора, идущего на льва.

Тарантас инстинктивно отвернулся от её костлявой десницы, искренне лепеча:

— Катенька! Всё куплю, всё наживём!

Но было уже поздно. Два кило хорошего бутылочного стекла рассекли ему череп, рассыпавшись на несколько оригинальных осколков. Обессиленная своим удивительным нравственным порывом Катька упала на окачурившийся предмет своей страсти, стеная. В ту же минуту в комнатёнку проскользнули любопытные соседки…

В суде баба Катя вяло отвечала на вопросы судебного следствия и не оживилась даже, когда прокурор попросил для нёе, как для крайне аморального элемента, грубо поправшего устои коммунистической нравственности, высшей меры наказания.

Когда же ей предоставили последнее слово, она молча встала со скамьи и долго смотрела сквозь несокрушимую бетонную стену Социалистической Законности вдаль. Там, за окном, сверкал и переливался под солнцем Днепр, шумела жаркая жизнь города. На миг глаза катькины из бесстрастно–оловянных стали голубыми. Она увидела себя совсем девочкой, когда отец взял её с собой на рыбалку. Вот она, смеясь, бегает по мокрому песку, безбожно шлёпая по тёплой воде, а батя, сидя на коряге, удит, сердито на неё оглядываясь:

— Беги подале, Кать, всю вон рыбу разогнала…

— …Пойдем, мать, — не по–уставному пробудил её, тронув за плечо, конвойный сержант, уводя Катьку из зала № 3 после окончания церемонии, — радоваться должна, дурёха, десяткой отделалась. Судья наша, Зинаида Кузьминична, к своему брату, женщинам, добрячка прямо–таки, однако…

V. 10.02.08