Бабье лето

Стас пересек центральную часть города и по мере удаления от него, вновь его встретили всё те же кварталы похожих друг на друга как близнецы, пятиэтажек, построенных в хрущевские времена.

Минут через двадцать он вышел на улицу, застроенную небольшими одно и двухэтажными домами. Некоторые из них плотно жались один к одному, словно поддерживая друг друга. Остальные же прятались поодиночке в глубине дворов, за высокими каменными заборами. Это была улица его детства, на которой он вырос и где прошла его юность. И на углу все так же стоял, вросший в землю приземистый каменный дом, отсвечивая стеклами окон.

Первым желанием было открыть калитку в больших металлических воротах и войти во двор. Наверняка в нем что-то изменилось за эти годы. Но там живут уже другие, совсем незнакомые люди. Вступать с ними в длительные объяснения не было никакого желания. Хотелось побыть одному. Стас остановился в нерешительности.

Прищурившись, смотрел он на пыльную улицу, с потрескавшимся асфальтом на тротуаре, сквозь который густо пробивалась зеленая трава. Стоя здесь, он не мог понять куда девалась та полнота чувств, всё то трепещущее, светлое, чего не выразишь никакими словами. Где-то в прошлом осталось то, что было родным и до боли знакомым – зимние метели и весенние грозы, беззаботное детство и незабываемая юность.

Взгляд его блуждал, переходя с предмета на предмет, и ему начинало казаться, что всё здесь совершенно чужое и он видит это впервые. Неужели это и есть тот уголок планеты, который он называл Родиной. И который один, среди бушующего моря проблем и тревог, означал для него надежное прибежище? Неужели эта унылая, заросшая пыльной травой, улица, с рядом нелепых домов и есть та самая, образ которой время от времени всплывал в его памяти в далекой Америке? Разве в его мыслях эта улица не была гораздо светлее, красивее и шире? Неужели все это не так и воспоминания обманули его? Откуда-то из глубин его памяти всплыло забытое правило: никогда не надо возвращаться в те места, где когда-то был счастлив.

Стас повернулся и направился к центру города. Выйдя на другую улицу, обсаженную деревьями, он увидел в конце небольшую площадь. Она была пуста. Несколько кафе, расположенных на ней, только открывались. Перед их входом дворники подметали брусчатку и поливали водой из шланга. Официанты выносили плетеные кресла и расставляли вокруг деревянных столиков, стоящих под брезентовыми навесами.

От площади улица уходила круто вверх. Это была одна из центральных улиц города. Стас вспомнил, как в студенческие годы, зимой, когда улица была покрыта льдом и троллейбусы не могли подняться по обледеневшей дороге, он шёл по ней пешком на занятия в институт. Ему захотел вновь пройти этот маршрут и взглянуть на свою alma mater. Стас зашагал вверх по улице. Минут через пятнадцать он уже подходил к старинному зданию, построенному в стиле неоклассицизма и с мощным шестиколонным портиком главного входа.

Поднявшись по гранитным ступенькам, Стас открыл массивную институтскую дверь. Он подумал о том, что вероятно этой двери уже больше ста лет и она стережет центральный вход еще со времен постройки здания. Почему-то за годы учебы он ни разу не задумывался об этом.

Вестибюль института был пуст и почти не изменился. Только исчезли плакаты, прославляющую компартию и призывающие оправдывать доверие Родины. На левой стене вестибюля были развешаны какие-то фотографии. А на площадке широкой центральной лестницы, ведущей на второй этаж, стоял неказистый письменный стол, за которым восседала женщина средних лет, с выражением лица не предвещавшим ничего хорошего.

– Что вам надо? – зло спросила она.

– Когда-то давно я здесь учился. А сейчас в городе проездом. Хотелось бы посмотреть, что изменилось.

– Занятия ещё не начались. Всё закрыто. Пускать никого не велено.