Бабье лето (повесть и рассказы)

Геннадий потрепал ее по плечу.

Она отодвинулась.

Он не заметил. Ему надо было выговориться. И он все говорил. В городе народ ушлый. Верить никому нельзя. Каждый норовит обмануть.

«Ты не норовишь обмануть», — подумала Клавдия. Она почти не слушала его. Полчаса назад ждала прихода Матвея. А сейчас мысленно молила: «Только бы не пришел… только бы не пришел. Как же быть дальше? Что, если напоить Геннадия? Он тогда уснет. Он всегда, бывало, как напьется, свалится и спит. Ух, до чего же погано: жует и жует, а изо рта крошки валятся». И как это она раньше не примечала. Скорее бы свалился. Она побежит, разыщет, все расскажет Матвею.

— …Ты что, не слышишь?

Клавдия очнулась.

— Голова болит. Устала я, — через силу улыбаясь, проговорила она.

— Устала? С чего бы это? — Геннадий засмеялся, а в глазах ни тени улыбки. Глаза колючие.

— Я работаю в колхозе. Сегодня зернохранилище мазали. Чтобы предупредить расспросы, заговорила о работе. Неожиданно для себя стала жаловаться. Он, поди, думает, что она тут жила без забот-хлопот. Не от веселья в колхоз пошла. Попробовал бы он так день-деньской в наклон поработать. Домой придешь, света белого не видишь. А с чего пошла… Грозились огород отобрать, из хаты выгнать. «Ой, что это я? — внутренне ужаснулась она. — Кто же меня выгонять собрался? На кого наговариваю, на того, кто меня из беды вытащил».

— Ты пей, кушай, — Клавдия налила водки.

«Вот сейчас войдет».

— Ничего, теперь ты работать не будешь, — пообещал Геннадий. И уже совсем подобревшим тоном добавил: — Хватит, погнула на них спину. Я-то тебя прокормлю.

«Это они на нас с тобой гнули спину», — чуть не вырвалось у нее.

Залаяли собаки. Клавдия насторожилась. Лай громче, громче.

Раздался осторожный стук в окно. Чувствуя, как от щек отливает кровь, Клавдия поднялась и медленно, заикаясь, проговорила:

— Ты кушай… Это Марья… Я выйду… Ты сиди… Скажу, мол, муж приехал… Пускай она завтра…

Она кинулась из горницы. Геннадий догнал ее на пороге хаты. Обхватил за плечи, точно железным обручем сковал.

Яркая луна заливает двор своим безжизненным желтым светом. Может, оттого и кажется таким мертвенно-бледным лицо Матвея? Он стоит всего в нескольких шагах от крыльца.

Клавдия рванулась к нему, но обруч сковал ее еще теснее.

Геннадий с усмешкой, весело проговорил:

— Опоздали, дорогой товарищ. На сегодняшний день муж приехал. Так что — от ворот поворот.

Матвей на него и не взглянул, он не спускал глаз с Клавдии. Ждал, что она скажет. Она это видела, чувствовала. На нее напала страшная тошнотворная слабость. Так бывает лишь во сне. Хотела крикнуть, чтобы не верил Геннадию, чтобы защитил от него…

Но страшно и словечко вымолвить… Ведь этот может убить Матвея. Он такой…

Сердце глухо отсчитывало секунды… «Чего же ты молчишь, глупая. Ведь он ждет, ну, скажи — не уходи, и он не уйдет». Но слова застряли где-то в горле, перехватив дыхание. Тяжелая железная рука давила не только на ее плечи, она стиснула горло, сжала сердце. Прошла минута… две… Та, другая Клавдия, что жила где-то глубоко в ней, презирала эту Клавдию, что стояла сейчас, покорно опустив голову, боясь встретиться взглядом с Матвеем.

— Мне уходить? — спросил Матвей.

Она не ответила, еще ниже наклонила голову. Он подождал всего несколько секунд, потом круто повернулся и пошел, сутулясь и хромая больше, чем обычно.

Геннадий дождался, когда шаги растворились в ночной тишине.

Он втащил Клавдию в хату и только в горнице снял руку с ее плеча.

— Так вот кого ты поджидала!.. Сука!

Теперь, когда совершилось то, чего так боялась Клавдия, страх, сковывающий ее с того самого момента, как она увидела Геннадия, — этот страх прошел. В голове билась, разламывая ее на части, мучительная мысль: что, если Матвей ушел навсегда?! Нужно ли в чем-то оправдываться, защищаться, когда с Матвеем все кончено.

Геннадия озадачило странное спокойствие Клавдии.

— Признайся, его ждала? — он знал, что она ждала Матвея. Кого же еще! Но пусть она посмеет соврать.

— Его!

Геннадий на минуту опешил. Вот как! Небось когда он был завмагом, она по-другому с ним разговаривала. Из-за нее и пострадал. Кому все припасал? Если бы не он, так она с дочерью пропала бы, с голоду подохла. Это она виновата, что он целый этот год мыкался. А она неблагодарная тварь. Геннадий все больше и больше распалялся…

Клавдия слушала молча, будто и не ей вовсе кричал он злые, оскорбительные слова. Геннадий оборвал себя на полуслове.

Она ровным голосом сказала:

— Ты вот что: уходи! Я жить с тобой не буду. Так что уходи. Забирай все и уходи.

У Геннадия поперек лба вздулась синяя жилка. Заходили желваки на скулах. По прошлой жизни знала: теперь уже пощады не жди. И она в каком-то оцепенении смотрела на эту синюю жилку.

— Ты кому это говоришь? — каким-то чужим, бабьим голосом спросил он.

Она все тем же ровным тоном ответила:

— Тебе. — И в следующее же мгновение упала от тяжелого удара в грудь. С холодным отчаянием подумала: «Убьет».