Бабье лето (повесть и рассказы)

И тут до нее доносится Костин голос:

— А если хочешь знать, так через десять, даже через пять лет у нас изобретут межпланетные корабли. Будь уверен: есть спутник, будут корабли…

Дальше Маша слышит только голос, смысл слов до нее не доходит. Они сидят на скамейке рядом: Костя и Петя.

Кленовый лист

Звонок прозвучал тоненько, будто пробуя голос. Потом возбужденно задребезжал и оборвался. «Привезли кого-то», — подумал Василий Иванович.

Больница просыпалась. Где-то хлопнули дверью. Раздались неясные голоса. По коридору, постукивая градусниками в стакане, прошла дежурная сестра Мария Сергеевна. Василий Иванович узнал ее по легким, каким-то скользящим шагам. И в который раз удивился, как при ее полноте можно ходить так легко. У дверей его палаты шаги ненадолго замерли. Видимо, сестра не решалась зайти, думая, что он спит.

Если бы знала милая Мария Сергеевна, как он рад, что ночь наконец минула и уже нет больше надобности тщетно пытаться уснуть! Стараясь делать как можно меньше движений, он поднялся, надел халат, ночные туфли и вышел в коридор. Няня Фрося, пожилая женщина с круглым лицом, на котором улыбалось все сразу — глаза, румяный рот, ямочки на щеках, что-то мурлыкая себе под нос, мыла окна. Поздоровавшись с Василием Ивановичем, она спросила:

— Как вы сами себя чувствуете? Как спали-ночевали?

— Превосходно, — солгал Василий Иванович. — Поступил новый больной? — спросил он.

«Видать, как ты выспался, глаза-то опять бессонные», — подумала Фрося и сказала:

— Вот и хорошо. А больную-то не шибко новенькую привезли. Лежала она у нас в седьмой палате. Вы еще ее консультировали. Может, помните? Из Октябрьского совхоза она. Чернявенькая такая…

— Как же, помню. Холецистит! Гм… Опять обострение? Странно, что так скоро… — И он, слегка придерживаясь за стену, пошел в приемный покой.

Из третьей палаты выглянула Мария Сергеевна.

— Фрося, куда это Василий Иванович подался? — встревоженно спросила она, подслеповато щурясь, отчего на ее большом полном лице появлялось выражение, будто она вот-вот чихнет.

— Не знаете, что ли! Привезли опять ту, печеночную, так ему, видишь ли, надо ее посмотреть. Не может он, чтобы так лежать, — проговорила Фрося и принялась с ожесточением тереть тряпкой подоконник.

— Не может… — вздохнула Мария Сергеевна. И подумала, как нелегко главному врачу чувствовать себя всего-навсего больным. Тем более, если проработал он здесь столько лет!..

…Но она, конечно, не могла помнить той покосившейся избы, где он когда-то принимал — вот на этом самом месте — больных. Как счастлив был он, когда в двадцатых годах открывал сельскую больницу на шесть коек. А теперь эта районная больница размещена в двух корпусах, и все в них, начиная с кроватей и кончая рентгеновским кабинетом, приобреталось и оборудовалось им… Недавно тяжелая болезнь сердца свалила его. Друзья врачи, тревожась за Василия Ивановича — ведь случись что, дома некому и помощи оказать (старик жил одиноко), — с трудом настояли, чтобы он лег в больницу.

Но чуть ему становилось лучше, он покидал свою палату и отправлялся к больным: врачи-то у него — все молодежь, и проверить нужно и уму-разуму учить. Вот и нынче, осмотрев новую больную, пройдя по палатам, он вышел в коридор вместе с Татьяной Николаевной (первый год после института работает!) и позвал ее в кабинет дежурного врача.

Дверь осталась открытой, и Фрося, мывшая окна в коридоре, насторожилась: «Ну, уж сейчас он ей мозги прояснит! Растолкует почем фунт гребешков».

Василий Иванович подвел Татьяну Николаевну к дивану и усадил возле себя. В зеркале, стоявшем рядом с окном, Фрося увидела щуплую, в чем душа держится, фигуру Василия Ивановича, а рядом с ним маленькую — ну девчонка и девчонка! — Татьяну Николаевну.

Старый доктор кашлянул и, дотронувшись бледными узкими пальцами до острой, клинышком, бородки, тихо заговорил:

— Совершенно верно вы сказали — больной. Но почему с тех пор, как человек попал в больницу, он потерял свое имя? Почему, я вас спрашиваю?

Татьяна Николаевна что-то ответила, — Фрося не расслышала.

— Забыли? Допускаю. Так загляните в историю болезни, — продолжал Василий Иванович. — Он же помнит, что вас зовут Татьяной Николаевной. А тут представьте: жил на свете Петр Иванович. Работал, ходил с женой в кино, ссорился, веселился… Словом, все было в порядке. И вдруг обнаружилась у Петра Ивановича какая-то опухоль. Он не знает какая. Что-то непонятное и страшное совершается в его организме. И вот он попадает…

Татьяна Николаевна снова прервала его. «И чего это она не дает ему говорить?» — возмутилась Фрося.

— Прекрасно! — повысил голос Василий Иванович.

«Сердится», — решила Фрося.