Бабье лето

Все, что можно было делать на воздухе, предпочитали делать на воздухе, а не в комнатах. Особенно был удобен для этого упомянутый полотняный навес, под которым мать очень любила сидеть. Часами она занималась там каким-нибудь рукоделием, а дети — своими письменными работами или книгами. Это случалось особенно по утрам, когда солнце прогревало воздух, но еще не набирало такой силы, чтобы накалить стены и сделать пребывание возле них неприятным. Пользовались также разными скамеечками на лужайке, перед которыми ставили столики, а также беседкой с розами. Иногда устраивались большие прогулки. В такие дни не бывало учебных занятий, заранее назначалось время отправления, все должны были снарядиться к этому часу, и после соответствующего боя часов мы покидали дом. Мы ходили то на какую-нибудь гору, то в какой-нибудь лес или бродили по приятным и милым местам. Иной раз нашей целью бывало какое-нибудь селение. Вокруг усадьбы, на небольшом расстоянии, располагались имения семей, с которыми поддерживали знакомство жители Гейнбаха. Часто к нашему дому подъезжали коляски, часто отправлялась к соседям наша. Дети дружно резвились, старшие собирались в кружок. Мать Альфреда, как она мне сказала, любила, когда в доме гостила какая-нибудь подруга Матильды, но сама не решалась отпускать свою дочь в гости к кому-либо, не желая с ней разлучаться. К тому же, полагала она, Матильда будет чувствовать себя плохо вдали от нее. Из искусств при взаимных посещениях отдавали дань преимущественно музыке. В ходу были пение, фортепиано и пьесы для четырех скрипок. Отец Альфреда показался мне искуснейшим скрипачом. Мы часто слушали такие концерты. Мы, не участвовавшие в них, любили также смотреть, как дети прыгают на лужайке и наслаждаются своими играми. При всем этом мать Альфреда вела обширное домашнее хозяйство. Она указывала слугам и служанкам, что нужно для дома, следила за тем, чтобы все делалось правильно и целесообразно, ведала покупками, затевала работы. Одежда хозяина, хозяйки и детей была очень красивая, но и очень простая и складная. После ужина часто довольно долго беседовали за столом, а потом расходились по своим комнатам.

Так шло время, и постепенно пришла осень. Я все больше сживался с домом и чувствовал себя с каждым днем лучше. Ко мне были очень добры. Все необходимое всегда доставлялось мне еще до того, как соответствующая потребность была ясно изложена. Доставлялось мне, однако, не только необходимое, но и то, что украшает жизнь. В мои комнаты ставили горшки с моими любимыми цветами, время от времени я находил какую-нибудь книгу, какую-нибудь принадлежность для рисования, а вернувшись после многодневной отлучки, я застал свою квартиру отделанной красками, которые я однажды очень похвалил при посещении одного соседнего замка. На прогулках отец Альфреда часто присоединялся ко мне, мы шли особняком от других, беседуя, и то, что он мне говорил, казалось мне весьма содержательным. Мать Альфреда также была не прочь поговорить со мною. Когда я бывал в комнате Альфреда, смежной с ее комнатою, она часто заходила туда и беседовала со мною или же приглашала меня к себе, усаживала и вела разговор. Я постепенно рассказал ей все свои семейные обстоятельства, она участливо слушала, вставляя порой слова, которые очень согревали мне душу. Альфред привязался ко мне в первые же дни, и эта приязнь все росла. Нрав его не был испорчен неправильным воспитанием. Физически он был очень здоров, и это влияло на его дух, благоприятно для которого было и окружение родных, где всегда соблюдались мера и спокойствие. Он учился очень старательно, притом легко и хорошо, он был послушен и правдив. Я вскоре к нему привязался. Еще до наступления зимы он пожелал жить не рядом с матерью, а рядом со мною, ведь он, мол, уже не малое дитя, постоянно нуждающееся в материнской опеке, пора ему привыкать к мужскому обществу. По моей просьбе его переселили, он получил комнату рядом со мной, и слуга, выполнявший дотоле наряду с прочими мои поручения, был приставлен теперь к нам обоим. Физически мальчик тоже развивался довольно быстро, за лето он подрос, лицо его приняло более правильные черты, а взгляд стал тверже.

Так кончилась осень, и когда по утрам на лугах уже лежал иней, мы переехали в город. Здесь многое изменилось. Мы с Альфредом опять жили рядом, но вместо неба и гор в наши окна смотрели теперь дома и стены. Я привык к этому по прежней городской жизни, а Альфред обращал на это мало внимания. Наняли больше учителей по большему числу предметов, и уроки пошли чаще, чем в деревне. Соприкасались мы теперь и с большим числом людей, и всякие влияния умножились. Но и здесь со мною обращались не хуже, чем в деревне. Я постепенно становился членом семьи, и все, что вообще относилось ко всей семье, распространялось и на меня. Мать Альфреда заботилась о моих домашних обстоятельствах, и только приобретение платья, книг и тому подобного было моим делом.