Бабье лето

Второе пристанище следующим летом оказалось гораздо дальше от города, в доме одного сельского жителя. В домах наших поселян, где все горницы и прочие комнаты находятся внизу, над этими покоями бывает часто еще один этаж с одной или несколькими комнатами. К ним принадлежит и так называемая верхняя горница. Часто это вообще единственное помещение на втором этаже. Верхняя горница — комната некоторым образом парадная. В ней стоят лучшие в доме кровати, обычно две, в ней стоят шкафы с нарядной одеждой, в ней стоят мишенные и охотничьи ружья хозяина, если у него таковые есть, а также призы, полученные им, например, за стрельбу, здесь стоит парадная посуда хозяйки, особенно если у нее есть оловянные кувшины или что-нибудь из фарфора, здесь же и лучшие в доме картины и прочие украшения, например, прекрасный младенец Иисус из воска, лежащий в тонком белом пуху. В такой верхней горнице поселянина я и жил. Дом этот находился столь далеко от города, что родителей я навестил — с помощью почтовой кареты — всего один раз; а они ко мне вовсе не приезжали.

Пребывание там произвело во мне перемены.

Поскольку видеть родных мне не доводилось, желание общаться с ними было у меня гораздо сильнее, чем когда я жил дома и мог удовлетворить его в любую минуту. Я прибег поэтому к подробным письмам и отчетам. До сих пор я всегда учился по книгам, которых накупил в свои шкафы на свои деньги уже довольно много; но сам я ни разу не упражнялся в связном повествовании. Теперь мне пришлось этим заняться, и я занимался этим охотно, радуясь, что во мне постепенно растет способность изображать и повествовать. Я переходил ко все более сложным и стройным описаниям.

Произошла и другая перемена.

Я с детства любил реальность вещей, которую являли природа или уклад человеческой жизни. Это бывало порой большим неудобством для моего окружения. Я непрестанно спрашивал, как называется та или иная вещь, каково ее происхождение и назначение, и не мог успокоиться, если отвечали уклончиво. Не мог я также терпеть, когда какой-нибудь предмет делали иным, чем он действительно был. Особенно обидно бывало мне, если он, как я полагал, ухудшался от подобного изменения. Я огорчился, когда однажды срубили и распилили на чурбаки старое дерево. Чурбаки уже не были деревом, и поскольку они оказались гнилыми, из них нельзя было вырезать ни скамеечки, ни стола, ни креста, ни лошадки. С тех пор как я впервые встретился с вольной природой и увидел сосны и ели на горах, мне всегда бывало жаль досок, из которых в нашем доме было что-либо сделано, потому что когда-то они были такими соснами и елями. Я спрашивал отца, когда мы ходили по городу, кто построил большую церковь святого Стефана, почему у нее только одна башня, почему она такая острая, почему церковь такая черная, кому принадлежит тот или иной дом, почему он такой большой, почему в другом доме везде по два окна рядом, а еще в другом два каменных человека подпирают карниз над парадным входом. Отец отвечал на такие вопросы по своему разумению. В иных случаях он высказывал только предположения, в иных говорил, что не знает. Когда мы выезжали на природу, я хотел знать все растения и камни и узнавал имена поселян и собак. Отец говаривал, что мне надо бы стать когда-нибудь писателем или художником, изготовляющим из разного материала предметы, столь сильно его занимающие, или хотя бы ученым, исследующим признаки и свойства вещей.

Эта склонность направила меня, когда я жил в деревне, по особому пути. Я оставил математику и предался созерцанию своего окружения. Я стал присматриваться ко всему происходившему в доме, где я жил. Я постепенно познакомился со всеми инструментами и их назначением. Я ходил с работниками на поля, на луга и в леса и сам, случалось, работал вместе с ними. Таким образом я за короткое время узнал, как выращиваются все земные плоды той местности, где я жил. Старался я ознакомиться и с первой сельской переработкой их в конечный продукт. Я узнал, как делается вино из винограда, пряжа и полотно из льна, масло и сыры из молока, мука и хлеб из зерна. Я запоминал, как называют поселяне те или иные вещи, и вскоре знал признаки, по которым можно судить о доброкачественности или неполноценности земных плодов или их дальнейших видоизменений. Я даже заводил разговоры о том, как произвести то или другое более, может быть, целесообразным способом, но натыкался тут на упорное сопротивление.