Бабье царство. Дворянки и владение имуществом в России, 1700–1861

Русские женщины не имели таких возможностей пользоваться советами юристов, как их европейские современницы. Первые руководства по составлению писем и юридических документов (письмовники) появились в России только в конце XVIII в. и не предназначались для женщин. Автор труда, изданного в 1791 г., советовал читателям самостоятельно составлять прошения, так как проситель способен изложить свое дело с большей «живостью и чувствительностью», чем посторонний помощник за деньги. При необходимости, говорилось в книге, податель прошения должен обратиться за советом к какому-нибудь честному и опытному в законах человеку, чтобы тот помог ему составить документ^{591}. Такие пособия не писались специально для дам, однако в период составления Свода законов Илларион Васильев опубликовал краткую брошюру для женщин, в которой изложил их права в браке и в качестве российских подданных^{592}. Вскоре после этого в «Дамском журнале» появилась статья, озаглавленная «Чувства и мысли при чтении ручной книжки о правах женщин в России». Ее автор, Анна Крестинская, выражала признательность И.В. Васильеву за объяснение политического и правового статуса женщин, за определение их обязанностей как жен, матерей и подданных, за ознакомление женщин с их правом участвовать в имущественных сделках. Она отметила, что до сих пор юридические знания были практически недоступны для женской аудитории, ведь главная обязанность женщин — заботиться о семье, и потому у них нет времени штудировать громадные тома с указами и правилами. С выходом работы Васильева, внушала она своим читательницам, «каждая женщина вменит себе в непременную обязанность, для узнания всех постановлений, до нея касающихся, уделить несколько времени»^{593}.

Хотя русским женщинам почти неоткуда было получать юридические советы, из этого не следует, что они оказывались такими беспомощными жертвами чиновничества, какими считали их историк Ильинский и драматург Островский. Разумеется, можно найти примеры дворянок, сбитых с толку хитростями судебной системы и переложивших все эти заботы на мужчин своей семьи. Иногда бывало, что мужья или родственники подталкивали женщин к конфликту, а потом составляли за них прошения и вели судебные дела. В 1799 г. Пелагея Очкина вчинила иск своему дядюшке, единолично завладевшему фабрикой, которая раньше принадлежала ему совместно с братом. Этот дядюшка в прошении в Сенат заявил, что на самом деле его племянницу подговорил оспорить условия первоначального соглашения дядя ее мужа^{594}. Когда в 1741 г. Михаил Тархов подал прошение, в котором оспаривал наследственные права вдовы и сына своего брата на поместье последнего, то пожаловался, что в исковом заявлении за невестку подписался ее собственный брат, и он же вел дело в суде^{595}. Судя по сообщениям многих мемуаристов, дворянки доверялись помощи мужчин в надежде успешно провести процесс. Андрей Болотов рассказывал, как соседи, воспользовавшись смертью его отца, начали судебное преследование матери за укрывательство беглого крестьянина. Державин писал, что память об унижениях, которым в свое время подвергали его мать бесчестные чиновники, побудила его искать справедливости «для вдов и сирот», когда он получил высокое назначение^{596}. Сестра А. Дельвига прибегла к помощи брата, оказавшись втянутой в спор о наследстве с пасынками после смерти своего мужа^{597}. Марта Уилмот пересказывает истории двух молодых дворянок, разоренных в ходе имущественных тяжб, но приписывает их несчастье продажности российской судебной системы, а не неспособности женщин усвоить азы юриспруденции^{598}.

Этим историям о беспомощных просительницах, впрочем, противостоят примеры дворянок, смело пускавшихся в лабиринт судебных дел без поддержки со стороны родственников мужского пола. В 1779 г. вдова Авдотья Барыкова предупредила Илью Чулкова, что намеревается вынести их разногласия по поводу условий продажи земли на рассмотрение местного совестного суда^{599}. Кэтрин и Марта Уилмот были изумлены деловой хваткой княгини Дашковой при ведении бесчисленных судебных процессов ее дочери; они также удивлялись тому, что русские дворянки разбирались в судебных делах и интересовались ими, слыша, как их знакомые «беседуют между собой… о делах госпожи такой-то в Сенате, хороши они или нет»^{600}. Александра Смирнова вспоминала, как после смерти ее отца в 1814 г. «маменька занималась делами по имению и процессами. Слово процесс и теперь звучит в моих ушах: так часто оно повторялось вокруг меня…»^{601}. Помимо собственных судебных тяжб, женщины брали на себя ответственность и за дела детей и мужей, если получали доверенность на их имения. Александр Панин был далеко не одинок, когда, уезжая за границу в 1841 г., доверил своей матери продолжать уже начатые и возбуждать новые процессы по его имению^{602}.