Бабель (ЛП)

Очень скоро последствия их забастовки стали смертельно опасными.[23] Одним из главных переломных моментов, как оказалось, были дороги. В Оксфорде, но еще больше в Лондоне, движение было главной проблемой, стоявшей перед городскими властями — как управлять потоком повозок, лошадей, пешеходов, дилижансов, экипажей хакни и повозок без заторов и аварий. Серебряная работа сдерживала нагромождения, укрепляя деревянные дороги, регулируя повороты, укрепляя ворота и мосты, обеспечивая плавные повороты телег, пополняя запасы воды в насосах, предназначенных для подавления пыли, и поддерживая послушание лошадей. Без обслуживания Бабеля все эти мельчайшие приспособления стали выходить из строя одно за другим, и в результате погибли десятки людей.

Транспорт опрокинул домино, которое привело к целому ряду других бед. Бакалейщики не могли пополнить свои полки. Пекари не могли достать муку. Врачи не могли принять своих пациентов. Адвокаты не могли попасть в суд. Дюжина карет в богатых кварталах Лондона использовала пару слов профессора Лавелла, в которой обыгрывался китайский иероглиф 輔 (fǔ), означающий «помогать» или «содействовать». Изначально этот иероглиф обозначал защитные перекладины на повозке. Профессор Ловелл должен был приехать в Лондон, чтобы подправить их в середине января. Планки вышли из строя. Кареты стали слишком опасны для вождения[24].

Все, что, как они знали, должно было произойти в Лондоне, уже происходило в Оксфорде, поскольку Оксфорд, из-за близости к Бабелю, был самым зависимым от серебра городом в мире. И Оксфорд загнивал. Его жители разорялись, они голодали, их торговля была прервана, реки перекрыты, рынки закрыты. Они посылали в Лондон за продовольствием и припасами, но дороги стали опасными, а линия Оксфорд — Паддингтон больше не работала.

Нападения на башню удвоились. Горожане и солдаты вместе толпились на улицах, выкрикивая непристойности в окна, вступая в перестрелки с людьми на баррикадах. Но это ничего не меняло. Они не могли причинить вред переводчикам, которые были единственными людьми, способными положить конец их страданиям. Они не могли преодолеть защиту башни, не могли сжечь ее или заложить взрывчатку в ее основание. Они могли только умолять ученых остановиться.

У нас только два требования, — писал Робин в серии памфлетов, которые стали его способом реагировать на возмущения горожан. Парламент знает об этом. Отказ от войны и амнистия. Ваша судьба находится в их руках».

Он требовал, чтобы Лондон капитулировал до того, как все это произойдет. Он надеялся и знал, что они этого не сделают. Теперь он полностью принял теорию насилия Гриффина, согласно которой угнетатель никогда не сядет за стол переговоров, если считает, что ему нечего терять. Нет; все должно быть кроваво. До сих пор все угрозы были гипотетическими. Лондон должен был пострадать, чтобы научиться.

Это не нравилось Виктории. Каждый раз, поднимаясь на восьмой этаж, они ссорились из-за того, какие резонансные решетки и в каком количестве вытаскивать. Он хотел деактивировать две дюжины, она — только две. Обычно они останавливались на пяти или шести.

«Ты слишком торопишь события», — сказала она. Ты даже не дал им шанса ответить».

Они могут ответить, когда захотят, — сказал Робин. Что их останавливает? Тем временем, армия уже здесь...

«Армия здесь, потому что ты подтолкнул их к этому».

Он издал нетерпеливый звук. «Извини, я не буду щепетильным...»

«Я не брезгую; я проявляю благоразумие.» Виктория сложила руки. «Это слишком быстро, Робин. Слишком много всего сразу. Тебе нужно дать дебатам улечься. Ты должен дать общественному мнению настроиться против войны...

Этого недостаточно, — настаивал он. Они не смогут заставить себя восстановить справедливость сейчас, когда они никогда не делали этого раньше. Страх — единственное, что работает. Это просто тактика...

«Это не тактика». Ее голос стал резче. «Это происходит от горя».

Он не мог повернуться. Он не хотел, чтобы она видела его выражение лица. Ты сам сказал, что хочешь, чтобы это место сгорело.

«Но еще больше, — сказала Виктория, положив руку ему на плечо, — я хочу, чтобы мы выжили».

В конце концов, невозможно сказать, насколько велика разница в темпах их уничтожения. Выбор остался за парламентом. Дебаты продолжались в Лондоне.