Бабьи тропы

Степан вновь почувствовал прилив озорства. Тряхнул своими белыми кудрями и, глядя прямо в лицо монаха, сказал:

— Дорогу эту без тебя знаем, отец… хаживали по ней!

— Ну и ступайте прямо, — буркнул монах, берясь за облучок. — Да в селе-то не засиживайтесь… Ступайте сразу дальше… А то…

— Ладно, отец, — насмешливо перебил Степан. — На выпивку в ваш монастырь больше не вернусь… Не сумлевайся, отец! Живите себе на здоровьице, — день врастяжку, а ночь — нараспашку.

— Поговори у меня! — рявкнул монах, злобно косясь на Степана. — Пришибу как собаку!..

С минуту он мерил злыми глазами Степана, сжимал огромные и пухлые кулаки.

Степан приготовился к защите. Рука его опять протянулась к правому голенищу.

Но монах проворно повернулся, прыгнул в возок и, толкнув локтем кучера, приказал:

— Поворачивай!..

Измученные мокрые кони медленно повернули возок и затрусили обратно к Иркутску.

За ними потянулось небольшое облако серой пыли.

Глава 16

Три дня прожили Ширяевы в Суховском. День и ночь валялась Петровна на сене под навесом крестьянского двора, в котором они остановились. Почти сутки непробудно спала. А когда проснулась да как следует в себя пришла, долго и горько плакала. Степан пробовал утешать ее. Ласковые слова говорил. Но Петровна одно твердила:

— Уйди, Степа!.. Тошно!..

Лежала одна и плакала. Не могла примириться с обманом и с издевкой, которые Степан с монахами учинили над ней и над всеми молящимися людьми. Иногда Петровне казалось, что нанес ей Степан в сердце такую рану, которая никогда не заживет и не перестанет кровоточить. Потом ее мысли перекидывались к монастырю, к его торжественным службам, а затем — к пьяной и развратной жизни монахов. Тогда в душе поднимался гнев, от которого пересыхали слезы. И все-таки ни горе, ни злоба не вытравили из души веры в бога. Твердо решила Петровна, что не бог во всем виноват, а люди, потонувшие в грехе. Но не все люди грешны. Есть на земле праведники. Они блюдут и хранят в чистоте правильную веру и правду божию. Они стоят ближе к богу. Надо их искать. Так говорил проезжий человек, когда Степан в каталажке сидел. Так думала теперь и Петровна. Только не могла со Степаном об этом говорить. Точно врага, боялась его. Чувствовала, что пришло ей страшное испытание. Надо его как-то перенести. Надо выплакать горе. Тогда, быть может, придет облегчение. Тогда, быть может, повернется сердце к мужу. Ведь люб он ей. Не жить ей без Степана. Чувствовала, что для нее он дороже всего на свете.

Весь второй день Петровна в слезах лежала на сене, под навесом.

Вечером Степан пришел под навес с Демушкой, принес кринку молока и краюху ржаного хлеба. Тихо спросил:

— Спишь, Настенька?

— Нет… — ответила Петровна, едва разжимая губы.

Степан сел около нее. Поставил рядом кринку, положил хлеб. Сказал, стараясь быть как можно ласковее с женой:

— Поела бы, Настенька, а?.. Чего плакать-то…

После долгого молчания Петровна вытерла рукавом слезы и, с трудом выдавливая слова, спросила:

— Степа… зачем ты это сделал?.. Зачем изгалялся надо мной… над миром?..

Понимал Степан вину свою и горе жены. Долго сидел молча.

Изредка покрякивал и сморкался. А Петровна вновь залилась слезами. Тогда Степан громко кашлянул и растерянно заговорил, стараясь оправдаться перед женой:

— Не от озорства ведь это, Настенька… Сам не знал, что делать… Давно приставали ко мне с этим делом… Пока на воле был, отнекивался я… А тут как посадили меня в каталажку… да в темную, ну, просто беда!.. Кругом — сырость, темень… Крысы бегают… Камера-то без окон была… Кормили один раз в день… хлеб да вода… Потом вошь навалилась… Об вас думал… Не знал, где вы… что с вами делается… Она, вошь-то, с тоски бывает. Тоска загрызла меня… Все больше об тебе думал… Ну и ребенка жалко… А тут повадился брат Игнат… пристает и шабаш… Соглашайся, говорит, а то сгноят тебя тут… Я ему — то и се… дескать, как же сгноят? За что? Против закона это… А он смеется: «Чудак, говорит, ты… Закон-то, говорит, что дышло: куда упрешь, туда и вышло. Кто их, закон-то, пишет?.. Начальство!.. А что ты можешь сделать супротив начальства?.. Сгноят тебя — и все!..» Спрашивал я его про вас… Ничего не сказывает… «Не знаю, говорит, не видал твою жену…» Спервоначалу-то я так думал: ладно, мол, пущай гноят… Не из трусливых я… И не то видывал! А тут опять пришел Игнат и говорит: «Этапным порядком тебя отправляют… к месту приписки…» Спрашиваю его: «А бабу мою с мальчиком как?» «Баба, говорит, твоя здесь останется. Куда же ей? Закону, говорит, на бабу нет…» Тут я аж весь сомлел…