Бабьи тропы

— Гамыра… Аксинья… сюда подгоняйте, сюда… Степан Егорыч, попридержи там… Отбиваются коровы-то… попридержи!.. Дядя Чиж, куда ж ты?.. Постой… Ах, ты, мать честна! Да погодите же, братаны!.. Вместе надо… Постойте!..

Но скотина и люди потянулись уже вверх по реке, огибая Афонину усадьбу.

Гамыра удерживал Афоню:

— Тише, Афоня!.. Не командуй… Молчком…

Стали заворачивать скотину к выгону, по направлению к мельнице. Прошли шагов пятьдесят выгоном.

Вдруг из тьмы выросли две человеческие фигуры в черных полушубках и в папахах — с ружьями наперевес.

— Стой! Стой! — злобно закричали обе папахи враз. — Куда погнали? Стой! Стрелять будем… Стой!

Стадо и люди остановились. Коровы мотали головами, уклоняясь от ружейных стволов, пятясь назад и сворачивая в стороны.

Один из стражников подскочил к Афоне:

— Куда гонишь, сукин сын? Прятать погнали? Прятать?!

Размахнулся и с силой ударил Афоню прикладом в грудь.

Афоня опрокинулся навзничь на землю.

Стражники подбежали к Арбузову:

— Заворачивай коров, бородатый черт!.. Ну?!

Толкнул Арбузова прикладом в плечо.

Едва удержался Арбузов на ногах.

— Что ты делаешь? — заговорил Арбузов, прислушиваясь к шуму и к собачьему лаю, доносившимся от середины деревни и от болотца.

— Повернем, уже, не дерись…

Афоня поднялся на ноги.

Другие мужики начали заворачивать коров к деревенской улице.

Стражники подталкивали их прикладами и кричали:

— Прятать вздумали, сволочи?!

— Перехитрить хотели? Мы вам покажем!

— Заворачивай, сукин сын!

— Гони, черт косолапый!

Деревня вдруг проснулась.

Во всех концах загомонили и закричали люди. Остервенело залаяли собаки.

Пять стражников окружили большой гурт скота около болотца, близ камышей.

Били мужиков прикладами, хлестали нагайками и орали:

— Гони назад!..

— Гони!..

На гумнах и во дворах заголосили и запричитали бабы:

— Ох, матушка, пресвятая богородица!..

— Ой!.. Ой!..

— По-ги-ну-ли-и-и!..

В противоположном конце деревни, близ кузницы, тоже слышались крики людей и мычание коров. Там прозвучал одинокий выстрел.

По всей деревне раздавался заливистый лай собак.

Урядник мчался уже по деревенской улице, верхом на коне, в сопровождении двух стражников, стрелял из нагана в тьму, матерился и орал:

— Стреляй сукиных детей!.. Бей подлецов!..

Против дома Оводовых смяли перебегавшего через дорогу старика Солонца.

Разбитый копытами лошадей, старик лежал, обливаясь кровью, и стонал:

— Ох… ох…

А в ночной тьме звучало:

— Стреляй!..

Бах!

— Бей!.. Стреляй!..

Бах!.. Бах!..

Глава 38

Все утро и день мужики подвозили к дому старосты рожь и овес.

Скупщики пересыпали мерами хлеб в короба и укрывали дерюгами.

Стражники бегали по дворам, отбирали у баб кур, уток и вязанками таскали в ограду старосты. Здесь птицу кололи и складывали тоже в короба.

Пригоны старосты были забиты скотом, отобранным у мужиков ночью.

Весь день по деревне кудахтали куры и петухи, гоготали гуси, крякали утки. Иногда птица вырывалась из рук стражника и с криком металась по улице.

Стражники гонялись за птицей, ловили ее и тут же посреди улицы рубили ей шашками голову.

Белый снежок по всей улице забрызган алой птичьей кровью.

Расставаясь с последним хлебом и отдавая стражникам птицу, во дворах и в избах весь день голосили бабы и ребятишки. В одном конце деревни лежал в избе и стонал разбитый вчера копытами лошадей старик Солонец; на другом конце лежал в своей избе и охал увязанный холстом Степан Ерников, раненный пулей в плечо навылет.

По деревне все еще разносились крики и матерщина стражников.

Урядник метался по улице со списком в руках. Вбегал в избу и проверял по квитанции сдачу зерна и птицы.

Везде шумел и грозился:

— Запорю сукиных детей!.. Перестреляю!..

Избитые старики уныло бродили по деревне, возили зерно к дому старосты, помогали стражникам ловить птицу.

Расплатились скупщики с мужиками за взятое добро новенькими колчаковскими бумажками.

К вечеру около дома старосты сгрудилось пятьдесят груженых подвод.

Сюда же стражники выгнали отобранных ночью коров и бычков — семьдесят голов.

Окруженный стражниками обоз, вместе с мычащим скотом, в сумерках тронулся в путь, направляясь по дороге в урман, в волость.

Бабы и ребятишки провожали обоз отчаянным ревом:

— Ой-ой-ой!..

— Ма-а-ма-а!..

— Пропала моя головушка!..

— Про-пала-а-а!..

— О-о-о-о-о!..

— Гос-по-ди-и-и-и!..

Глава 39

Через три дня вернулись мужики из волости. Опять стали собираться в темных избах. Подолгу обсуждали худую жизнь. Подводили итоги разорения деревенского. Собирались то у Сени Семиколенного, то у Ширяевых, то у Козловых. Засиживались до петухов.

Над дымящимися трубками, точно зарницы, вспыхивали огоньки и освещали густую синь табачных облаков, в которых маячили бородатые и хмурые лица в нахлобученных на глаза мохнатых шапках.

Подолгу сидели молча, прислушивались к вьюге за окнами и думали.

Изредка из темного угла доносилось со вздохом:

— Худо, язви ее…

Из другого угла с таким же вздохом слышался ответ:

— Хуже некуда, мать честная…

Потом опять молчали, дымили трубками.

И опять со вздохом неслось со скамьи:

— У Терентия Чижика… должно, последнюю корову взяли…

От печки раздавалось в ответ: