Бабья книга

Тэффи Н А Бабья книга

Тэффи

(Надежда Александровна Бучинская)

(1876-1952)

...В комнату влетел краснощекий третьеклассник-гимназист, чмокнул

на ходу щеку матери и громко закричал:

- Скажите: отчего гимн-азия, а не гимн-африка.

- Господи помилуй! С ума сошел! Где тебя носит?

Чего к обеду опаздываешь? Вон, и суп холодный.

- Не хочу супу. Отчего не гимн-африка?

- Ну, давай тарелку: я тебе котлету положу.

- Отчего кот-лета, а не кошка-зима? - деловито спросил

гимназист и подал тарелку.

- Его, верно, сегодня выпороли, - догадался отец.

- Отчего вы-пороли, а не мы-пороли? запихивая в рот кусок хлеба,

бормотал гимназист...

Tэффи "Взамен Политики".

Краткая биография

Надежда Александровна Бучинская (1876-1952).

Автор талантливых юмористических рассказов, психологических миниатюр, скетчей и бытовых очерков под псевдонимом, взятым из Киплинга - Тэффи. Младшая сестра известной поэтессы Мирры Лохвицкой.

Дебют 2 сентября 1901 года в иллюстрированном еженедельнике "Север" стихотворением "Мне снился сон, безумный и прекрасный...". Первая книжка "Семь огней" (1910) была поэтическим сборником. 1910 год - начало широкой известности Тэффи, когда вслед за сборником "Семь огней" появляутся сразу два тома ее "Юмористических Рассказов". Сборник "Неживой зверь" 1916 год.

В 1920, благодаря случайному стечению обстоятельсв оказывается в эмигрантском Париже.

Последние годы своей жизни Тэффи жестоко страдает и от тяжелой болезни, и от одиночества, и от нужды.

6 октября 1952 года Надежда Александровна Тэффи скончалась.

(из предисловия О.Михайлова к книге Тэффи "Рассказы", Издательство "Художественная Литература", Москва 1971)

Тэффи - "Бабья книга"

Молодой эстет, стилист, модернист и критик Герман Енский сидел в своем кабинете, просматривал бабью книгу и злился. Бабья книга была толстенький роман, с любовью, кровью, очами и ночами.

"-Я люблю тебя! - страстно шептал художник, обхватывая гибкий стан Лидии..."

"Нас толкает друг к другу какая-то могучая сила, против которой мы не можем боротся!"

"Вся моя жизнь была предчувствием этой встречи..."

"Вы смеетесь надо мной?"

"Я так полон вами, что все остальное потеряло для меня всякое значение".

О-о, пошлая! - стонал Герман Енский. - Это художник будет так говорить! "Могучая сила толкает", и "нельзя боротся", и всякая прочая гниль. Да ведь это приказчик постеснялся бы сказать, - приказчик из галантерейного магазина, с которым эта дурища, наверное, завела интрижку, чтобы было что описывать".

"Мне кажется, что я никого никогда еще не любил..."

"Это как сон..."

"Безумно!... Хочу прильнуть!..."

- Тьфу! Больше не могу! - И он отшвырнул книгу. - Вот мы работаем, совершенствуем стиль, форму, ищем новый смысл и новые настроения, бросаем все это в толпу: смотри - целое небо звезд над тобой, бери, какую хочешь! Нет! Ничего не видят, ничего не хотят. Но не клевещи, по крайней мере! Не уверяй, что художник высказывает твои коровьи мысли!

Он так расстроился, что уже не мог оставатся дома. Оделся и пошел в гости.

Еще по дороге почувствовал он приятное возбуждение, неосознанное предчувствие чего-то яркого и захватывающего. А когда вошел в светлую столовую и окинул глазами собравшеесяза чаем общество, он уже понял, чего хотел и чего ждал. Викулина была здесь, и одна, без мужа.

Под громкие возгласы общего разговора Енский шептал Викулиной:

- Знаете, как странно, у меня было предчувствие, что я встречу вас.

- Да? И давно?

- Давно. Час тому назад. А может быть, и всю жизнь.

Это Викулиной понравилось. Она покраснела и сказала томно:

- Я боюсь, что вы просто донжуан.

Енский посмотрел на ее смущенные глаза, на все ее ждущее, взволнованное лицо и ответил искренне и вдумчиво:

- Знаете, мне сейчас кажется, что я никого никогда не любил.

Она полузакрыла глаза, пригнулась к нему немножко и подождала, что он скажет еще.

И он сказал:

- Я люблю тебя!

Тут кто-то окликнул его, подцепил какой-то фразой, потянул в общий разговор. И Викулина отвернулась и тоже заговорила, спрашивала, смеялась. Оба стали такими же, как все здесь за столом, веселые, простые все как на ладони.

Герман Енский говорил умно, красиво и оживленно, но внутренне весь затих и думал:

"Что же это было? Что же это было? Отчего звезды поют в душе моей?"

И, обернувшись к Викулиной, вдруг увидел, что она снова пригнулась и ждет. Тогда он захотел сказать ей что-нибудь яркое и глубокое, прислушался к ее ожиданию, прислушался к своей душе и шепнул вдохновенно и страстно:

- Это как сон...

Она снова полузакрыла глаза и чуть-чуть улыбалась, вся теплая и счастливая, но он вдруг встревожился. Что-то странно знакомое и неприятное, нечто позорное зазвучало для него в сказанных им словах.

"Что это такое? В чем дело? - замучился он. - Или, может быть, я прежде, давно когда-нибудь, уже говорил эту фразу, и говорил не любя, неискренне, и вот теперь мне стыдно. Ничего не понимаю".

Он снова посмотрел на Викулину, но она вдруг отодвинулась и шепнула торопливо:

- Осторожно! Мы, кажется, обращаем на себя внимание...

Он отодвинулся тоже и, стараясь придать своему лицу спокойное выражение, тихо сказал: