Бабка Котяжиха

Подняла бабка Котяжиха руку, да махнула ножом крест-накрест перед соседкой, та и застыла столбом, не может дальше-то идти. А Парунька бегом с вёдрами в хлев, бабка Котяжиха за нею, да отцу Якову и матери Настасье и наказывает:

– Идите в избу, да глядите, кто стучать будет, никому не отпирать! Хоть дверь будут вышибать, молчите.

Стала бабка Котяжиха той водой коровушку обмывать. Обмывает, а сама приговаривает что-то, шепчет, гладит Ночку. А та смирно стоит, понимает, что ей помочь хотят. А Парунька ног не чует, в глазах замельтешило, голову повело, задрожала она, что осиновый лист на ветру, всё поплыло перед ей, мочи нет.

И чем больше бабка читала, тем сильнее соседка в дверь колотила. Тарабанит кулаками да кричит:

– Настасья, открой! Да что там у вас случилось?

– Парунька, отвори дверь!

То в дверь хлева застучит, то в стену, то снова к избе кинется, да только никто ей не отворил. А Ночка-то ожила, повеселела, замычала радостно, хвостом захлопала, притопывает и будто улыбается, полегчало ей, по всему видать.

Подошла тут бабка Котяжиха к Паруньке, в лицо глянула, дунула, пошептала, да и окатила с головы до пят той водой, что в ведре ещё оставалась. Как гора с плеч Паруньки упала, так легко стало да весело, с той водой вся зараза-то с неё слилась, видишь. Тут вмиг и соседка пропала, стихли все стуки, тишина кругом наступила. Вышли бабка Котяжиха с Парунькой из хлева, а на дворе уж сумерки, месяц рогатый с неба глядит, звёздный шатёр раскинулся. Наутро подоила Настасья коровушку, молока много, как и прежде! Не нарадуется семья. Погнали Ночку в стадо. Стала она на луга ходить, молочко приносить.

День-другой прошёл, слух по деревне разлетелся, что та самая соседка захворала. Так захворала, что слегла в постель. А бабка Котяжиха Настасье и говорит:

– Не вздумай навещать идти, иначе всё вернётся, да хуже прежнего, тогда уж и я ничем помочь не сумею.

Спустя неделю собрала Настасья в корзину яичек да молочка крынку, сметанки, да маслица и отправляет Паруньку к бабке Котяжихе:

– Ступай, дочка, отнеси бабушке угощенье за нашу Ночку.

Пришла Парунька к бабке, та по дому хлопочет, обрадовалась её приходу, чай пить усадила, разговор завела о том, да о сём. Тут Парунька и осмелела, да и спрашивает бабку Котяжиху:

– Бабуся, а что это было тогда?

Глянула на неё бабка с улыбкой и отвечает:

– Дак та соседка и сделала вам на коровку-то, али не поняла? Оттого и сама теперь хворает, что назад я ей колдовство её вернула. Ну да ничего, поболеет малость и поправится, на пользу ей наука будет, поделом. Завидовала она вам, вот что. А вот тебе, Парунька, ой как плохо было бы, коли не послушала бы ты меня тогда – заговорила бы с ней или дверь открыла. Коли корова бы не сгинула, так ты бы, Парунька, сама умерла, вот как. Но ты молодец, справилась, хвалю тебя!

***

Вот до чего зависть-то людская доводит… И брат на брата идёт, и сосед на соседа. Зависть она глаза застилает, сердце омрачает, лукавого тешит, радость тому, когда люди эдак-то живут, не по-Божески. Да только горе завистникам, ибо они соделывают себя чуждыми благости Божией.

Чудо на богомолье

А расскажу я вам сегодня, мои хорошие, как дед Яков из Ильинки на богомолье ходил.

Ну, это сейчас он, положим, дед. А в те времена, про которые я речь поведу, был он совсем молодым парнишечкой, не женатым даже. Было Якову годов семнадцать, когда собрался он с другими богомольцами в город Киев, в Киево-Печерскую лавру, святым мощам поклониться, со старцами побеседовать, коли Бог даст, да и просто исполнить давнюю свою мечту. Мальчонкой ещё, глядя на проходивших через их деревню странников с котомками, останавливающихся, бывало, в их избе на ночлег, решил он, что во что бы то ни стало сходит и он однажды в Киев ко святым местам. И вот наступил такой день, снарядился Яков в путь. А долго ли оно? Как бабушка его старенькая говорит:

– Нищему одеться – только подпоясаться.

Лапти обул, рубаху чистую с собою завернул, это чтобы, значится, на святой-то земле переодеться, в котомку заплечную каравай положил, матушкой испеченный, луковицу, да несколько картофелин. От маменьки с тятенькой благословение получил в путь-дорогу, да и подбился к идущим мимо паломникам. Так и пошли.

Ладно. День идут, другой, путь неблизкой, почти три тыщи вёрст. Да всё пешком. Обычай такой благочестивый, чтоб всю дорогу своими ноженьками пройти, вот как. Только уж хворым да старикам послабление было, где на подвозе, где и попутчики понесут…