Бабл-гам

Я настоятельно посоветовал Жоржу II доставить объект ровно в половине третьего точно на перекресток улиц Монтеня и Франциска I.

Там я и поджидаю, инкогнито, в «мерседесе» S-класса с тонированными стеклами, который вожу сам. На объекте то же платье, что вчера вечером, и сказать, что прохожие на нее оборачиваются, значит не сказать ничего, нужно признать, что у платья жестокое декольте, а у Манон — раз уж речь о Манон — совершенно неповторимая манера шагать по тротуару. Она входит в двери «Шанель», я проскальзываю следом, я неузнаваем в весьма старомодном плаще «Барбери» и очках-маске от Ива Сен-Лорана, которые, как явствует из названия, закрывают большую часть лица. Продавщицы, которых еще утром предупредил сосланный в Милан, но по-прежнему эффективный Мирко, суетятся вокруг объекта; нужно признать, что мы описали ее хоть и кратко, но точно: молодая, вульгарная и в красном, и особо подчеркнули, что в девицу вложено не менее двадцати тысяч евро в крупных купюрах. Так что первый этап игры под названием «релукинг Манон» проходит в оптимальных условиях, и я, укрывшись за русской газетой, убеждаюсь, что ножки протягивают именно по одежке: Манон, вертящуюся перед зеркалами в малоприличных платьях под ядовитые восторги надменных продавщиц, не отличить от богатой наследницы или юной итальянской старлетки. Манон краснеет, Манон говорит:

— Мама все время рассказывала мне про «Шанель».

— О, ей обязательно нужно к нам зайти.

— Она… умерла.

— Не страшно, мы ей сделаем тридцатипроцентную скидку.

Еще немного, и я бы влепил пощечину этой продавщице, но меня умиляет вид Манон, чье счастье априори зависит от пары ярких платьев. Я допиваю кофе из термоса, и микрофонщик берет его у меня из рук, сообщая, что отправит его в урну, и умоляет снять солнечные очки, и я спрашиваю себя, во-первых, откуда тут микрофонщик, во-вторых, почему он называет меня «господин Делано», а в-третьих, я сниму солнечные очки, когда сам пожелаю. А потом, решив, что дело явно нечисто, вскакиваю и гонюсь за наглым микрофонщиком.

На улице солнце жарит так, словно и не февраль на дворе, и я теряю добычу из виду. А потом не узнаю авеню Монтень, привычная декорация перестает быть привычной, вокруг ни души, а посетители на «Террасе Монтень», весьма приблизительно напоминающие посетителей «Террасы», молчат, и я с некоторым беспокойством замечаю, что на тарелках у них, судя по всему, одно и то же. Я стою один перед магазином «Шанель», в растерянности и в плаще, и что-то внутри меня зовет на помощь, но никто не откликается.

— Четырнадцать часов тридцать минут. На шикарном проспекте в Восьмом округе Парижа Дерек Делано со своей подружкой предаются оголтелому шопингу: цена вечера — не одна тысяча евро.

— И всего-то, цыпочка, тысяч двадцать! Кто говорит?

— Но это лишь капля в море по сравнению с громадным состоянием Дерека, которое он унаследовал от отца, Хавьера Делано. Этот аргентинец из хорошей семьи, бывший чемпион по поло, разбогател вначале на поставках оружия южноамериканским, африканским и восточноевропейским повстанцам, затем молодой авантюрист, обманом выкупив в семидесятых многочисленные нефтяные скважины в Венесуэле, вошел в число самых богатых людей мира… но история на этом не кончается…

Голос доносится из белого фургончика, но стоит мне поравняться с ним, как голос умолкает, дверцы хлопают, и вот уже фургон отъезжает, а поскольку все это мне совсем не нравится, я прыгаю в свой «S-класс» и бросаюсь в погоню, проклиная себя за то, что не взял «феррари». Я еду на ста двадцати по встречной полосе, фургончик от меня не больше чем в тридцати метрах, и тут я вижу, что прямо перед Рон-Пуэн улица перекрыта, думаю, ага, попались, но они проскакивают словно по волшебству и скрываются в хаосе клаксонов, ругательств и налезающих друг на друга тачек. Пытаюсь ехать за ними, но на пути вырастает полицейский:

— Месье, проезда нет.

— Как? Почему? Что тут за бардак?

— Проезда нет. Разворачивайтесь.

— То есть как «разворачивайтесь»?

— Разворачивайтесь, месье.

Я сдаюсь.

Манон поджидала меня в отеле, сидя на подлокотнике канапе, словно в гостях. Пакеты лежали ровно посередине гостиной. Она была все в том же красном платье и показалась мне странно привычной, словно вышедшей из старого кошмара. Нога на ногу, одна рука на ляжке, другая свисает, уткнулась лицом в торчащее плечо и с мученическим видом уставилась на паркет.

Я: Все в порядке?

ОНА: Да.

Я: По виду не скажешь.

ОНА: Вообще-то…

Я: Да?

ОНА: Нет, не все в порядке.

Я: А!

ОНА: То есть?

Я: Ну вот, приехали.

ОНА: Что ты хочешь, Дерек?

— Что ты хочешь… сказать?

— Я хочу сказать… Что между нами?

— Ну, метра два и ээ… твое платье.

— Я не это хочу сказать.

— Так объясни, цыпочка.

— Именно что я-тебе-не-цыпочка.

— А?

— Утром я проснулась, тебя не было, вошла горничная с подносом, там были круассаны, и апельсиновый сок, и даже яичница с беконом, и она сказала, чтобы я кушала побыстрей…

— Ох, пожалуйста, цыпочка, не говори «кушала».

— Какая разница, все равно я не смогла проглотить ни кусочка.

— Не любишь яичницу с беконом?