Бабло пожаловать! Или крик на суку

Слушая доводы отца Велорета, Рамсес также прекрасно понимал, что сейчас, действительно, происходит крах старого мироустройства. Помимо хорошей информированности, он имел к этому и непосредственное отношение, в том числе тоже занимаясь непомерно раздутой спекуляцией, не опирающейся ни на что из реального. К тому же, кризис продолжался настолько долго и был так мрачен в прогнозах, что глупо было теперь ожидать позитивных тенденций. А по прошествии долгих кризисных лет, когда у мира еще был шанс что-либо предпринять, сейчас неумно рассуждать о том, что политики, таки, нащупают (не сегодня-завтра) кардинально новый вектор направления. Де еще и в ту сторону, куда мир с радостью устремится, руководствуясь новым и весьма позитивным настроем.

Рамсес не видел альтернативы, отличной тому, что решили делать прихожане. Очевидно, что в наши дни механизм экономического роста в капиталистическом мире себя окончательно исчерпал. А масштабный цивилизационный переход, где непременно должна присутствовать идейная поправка на дальнейшую жизнь, теперь уже просто невозможен. Политики беспомощно расписались в слабости, в свое время, думая исключительно о рейтингах, как о способе сохранения власти и только (и в этом отец Велорет с прихожанами был прав…).

Что в таком случае теперь делать тем, как он, Рамсес не знал. В зарождающемся новом мире ему не оставалось больше занятий. Кому он был нужен со знаниями в области денег, если финансы, как институт, неминуемо уходят в прошлое? Долги уже невозможно было перекрыть новой порцией напечатанных купюр, а иного пути, как погасить общую метагалактическую задолженность было попросту нельзя. И все что теперь оставалось — это отказ от обязательств, конечно, без объявления войны, из-за реальной угрозы массированных ядерных атак (чего и вообразить-то себе сложно в силу 100 %-го вымирания всех, от политиков, до, тем более, простых смертных). А так, даже с введением какой-либо новой денежной системы, все (от граждан до уровня государственных отношений) вновь погрязнут в выяснении, кто кому и сколько должен согласно старым кредитным длиннющим линиям. И в этой связи можно будет говорить еще о многом, чего уже не посильно решать всем в товарно-денежных отношениях, включая и любого рода обязательств со стороны власти…

Когда Рамсес думал, как ему поступить, возможно, что и поехать с ними, отец Велорет коснулся своей ситуации. Он сказал, что, видать, настала пора ему разорвать отношения и с РПЦ. Поскольку и тут не было все гладко, как могло бы быть: даже уход от РПЦ не был обычен и спокоен для отца Велорета. Ему уже пришлось выслушать о себе много лжи и столкнуться с непонятным. По натуре он человек тихий и искренний, поэтому, когда решил уйти, о том самом вполне спокойно сообщил. Но, оказалось, что одного слова не достаточно и он испытал на себе практические последствия, вроде бы, безобидного поступка.

— Отец Велорет, какая-то полная бессмыслица в происходящем вокруг. Нет, не так?

— Отчего же? Соглашусь. Сегодняшнее состояние и не наполняет внутренний мир, и не заставляет избавляться от ненужного в душе. Внутри каждого из нас все устроено просто, но сейчас получается так, что у человека нет чего-то главного, там — пустота.

Рамсес с иронией в голосе, но мягко заметил:

— Согласен. Та же богема может напыщенно высказываться о высоком. О том, насколько у них богат внутренний мир. Но лишь до той поры, как им представится возможность наваливать в тарелку горы еды и упиться без меры спиртным — что делается с охотой и вне всяких рамок приличия…Почему все так?

— Ну, — отец Велорет неуверенно пожал плечами, — не могу сказать за весь мир, — он весело улыбнулся, — но на примере соотечественников…

— Русских?

— Русскоязычных, кто родился именно в нашей стране, — подумав, отец Велорет сказал иначе: — Хотя, сегодня я не могу ничего толкового произнести. Видя и наблюдая за многим, слушая и понимая происходящее вокруг себя, я могу говорить со 100 %-ой уверенностью только о себе: если я когда-нибудь пойму, зачем нужны русские на планете Земля, я буду счастлив.

— Почему именно так? — огорошено вопросил Рамсес, давно уже забыв о переживаниях, связанных с Аликой или Богданом и оживленно участвуя в новом для себя разговоре.

— Потому как те изощренности, кои присущи исключительно гражданам России — настолько выглядят обособленно, что, когда я слышу пресловутое «загадочная русская душа», то я, прямо-таки, испытываю потребность разгадать это. Мне хочется понять, как само высказывание, так и нашу роль в мире вообще. Вроде как мы живем параллельно и в окружении иного мира, на фоне которого мы выглядим абсолютным особняком по отношению ко всему.

— Ну, вот мы и договорились, — иронично заметил Рамсес, — до масштабных разговоров.

— Почему бы и нет, если мы сидим и неспешно рассуждаем о многом.

— Да, о многом… — задумчиво произнес Рамсес. — Только не получается понять, как жить дальше, если старое рушится, а из нового даже понимания предстоящего нет.