Бабло пожаловать! Или крик на суку

Когда он остановился рядом с парнем, между ними, как уверовал Рамсес, завязался спор и Рамсес, что-то возмущенно поясняя, начал размахивать руками. Хотя, парень сидел молча, лишь обратив на него дружелюбный взгляд. Он продолжал злиться сверху, а «собеседник» внимательно смотрел снизу и улыбался. Когда Рамсес, наконец-то, замолчал, уже ничего не мешало обратить взгляды друг на друга. Парень с синдромом «Дауна», явно не понимая, что от него хотят, широко улыбнувшись, посмотрел в глаза Рамсеса, пытаясь хотя бы в них отыскать то, о чем только что ему говорил он.

В отличие от сердитого Рамсеса, на лице парня не было ни злости, ни каких-либо признаков тревоги. Напротив, угадывалось счастье в глазах — они были наделены какой-то магической волей, обладая которой можно всегда и в целом только радоваться.

Определенно, Рамсес никогда с такими, как этот парень, не встречался. Он не был красив и выглядел обычно, как и многие с синдромом Дауна. Но в нем определенно было то, что невозможно приобрести, постигая жизнь в социуме. Этот парень был наделен природным естеством. Вроде бы такие же, как и у других, глаза, но они изобиловали открытостью. В них невозможно было увидеть лукавство. Они не знали, что такое подозрительность, предубеждение, и еще много чего, чем мы наполняем взгляд в процессе жизни. Глаза у парня были просты и обворожительны, как сама природа. И еще — его взгляд сохранился, как у младенца. И это, подумал Рамсес, было даровано ему, как самому непорочному среди живущих на Земле.

Рамсес почему-то и зачем-то поверил его взгляду. Распознав в парне другого человека, он завел с ним простой разговор, в котором Рамсеса перестало волновать прежнее, а начало интересовать иное и заговорил он на простом и понятном языке, в отличие от того, когда до этого ругался:

— Скажи, когда ты первый раз понял, что ты не такой, как мы?

— Когда я был маленьким, моей маме впервые сказал врач, что лучше меня сдать в детское специальное учреждение, потому что я не буду похож на людей.

— Почему же именно сдать?

— Врач говорил, я всегда буду ее мучить и никогда ничему не научусь, чтобы стать, как все.

— А мама?

— Она молчала.

— Согласилась?

— Когда я спросил у нее: я больше не смогу видеть тебя и папу? Мама заплакала.

— А ты?

Прежде чем ответить, собеседник помолчал.

— Я хочу, чтобы врач не говорил так никому.

— Ты говорил это врачу, когда вырос?

— Я постоянно говорю с ним, но он не отвечает мне. Возможно, потому, что я общаюсь с ним только во сне.

— А ты бы смог расстаться с мамой?

— Расставаться всегда тяжело.

— Мама любила тебя?

Этот вопрос снова заставил парня помолчать, прежде чем он ответил:

— Если что-то для тебя дорого и это родное, то расстаться завсегда тяжело.

— Почему ты здесь?

— Я люблю смотреть на солнце.

— Но на него невыносимо смотреть.

— Я смотрю на него через руки.

— Это как?

— В отличие от меня, ты можешь учиться, но ты так мало со многим знаком?

Рамсес задумался и подтвердил:

— Я, правда, не знаю, как смотреть на солнце.

— А я поворачиваю к солнцу ладони и после этого мы смотрим друг на друга.

— Солнце тоже смотрит на тебя?

— Сильнее, чем я. Я не могу взглядом так обласкивать теплом руки, когда смотрю на них со своей стороны, а солнце может.

— Но ты, как и я, не смотришь на солнце. Ты видишь только руки.

— Я вижу свет, а ты видишь только руки.

Рамсес взял время на размышление и молчал, а затем спросил:

— Зачем тебе это?

— Откуда свет, там и счастье.

Рамсес смотрел на парня, а он на него.

Парень застыл в ожидании. С появлением этого мгновения, Рамсесу показалось, что мысли у парня не были обращены к нему, и он лицезрит нечто большее, чем видит Рамсес в непосредственной близости.

В воздухе повеяло сильным холодом. Впервые в жизни Рамсес почувствовал близость смерти, только не мог сказать чьей. И уж точно он понимал, что смерть не пришла одна за двоими.

Рамсес подумал, что сейчас он станет свидетелем чьей-то смерти, и, в отличие от того, что он пережил накануне, она — теперь будет в действительности.

— Как тебя зовут? — спросил Рамсес у него перед чьей-то смертью.

— Мое имя знают те, кто меня крестил.

Рамсес удивился ответу:

— Ты часто бываешь скрытным?

— Всегда.

— Почему?

— После врача… — ответил он и отвернулся, не желая далее говорить.

Продолжать ожидать смерть они стали вдвоем. Рамсес сел рядом, на край, и тоже свесил ноги. Из-за холода, который становился все сильней, он вплотную подвинулся к парню. Теперь, со спины они были похожи и одинаковы: одного роста, сходные размеры в плечах, и даже прически на первый взгляд у них, в общем-то, были подобны, чего ранее он не замечал…

Рамсес проснулся и сел на кровати. Тяжело вздохнув, он согнул руки, локтями уперся в колени, а ладонями обхватил голову, как в самолете, если бы тот совершал экстренную посадку с непредсказуемым результатом.

Окажись сейчас перед Рамсесом его Ангел-Хранитель, Он, надо полагать, обратился бы к Рамсесу, поясняя сон. Но, насколько известно, еще никогда, ни перед кем Они не появлялись. Кроме как — на картинах, в произведениях, да на устах во время богослужения в виде слов.