Бабник (ЛП)

Хоть я и молчала, но каждый раз, слыша, как кто-то заказывает тыквенный пирог, я громко вздыхала, так громко, что бариста косилась на меня. Остынь, «Старбакс», я не собираюсь красть кусок тыквенного пирога.

Рот наполнился слюной.

Конечно, я не была настолько отчаявшейся.

Но если я сделаю два или, может быть, три шага к ней, закричу «Пожар!», а потом начну вопить какую-нибудь хрень про напавшую на меня пчелу, то кусок тыквенного пирога, вероятно, выпадет из ее рук на пол. Будет жаль, если я не спасу его от муравьев.

Все существа заслуживают еду, но тыквенный пирог слишком хорош для муравьев, слишком роскошен, они лопнут от такого богатства по моей вине, из-за спасения баристы, правильно? От пчелы.

Кажется, я сама себя смутила.

— Почему ты так тяжело дышишь? — спросил меня Лукас.

Я вырвалась из фантазий о тыквенном пироге и пожала плечами.

— Прости, не выспалась.

Он уклончиво кивнул, подошла его очередь. У жадного маленького ублюдка уже был кофе, и теперь он собирался получить еще один!

— Большой макиато и большой кофе с местом под сливки, два кусочка…

Я чувствительно толкнула его в ребра.

— Простите, эм… три кусочка тыквенного пирога, спасибо.

Он протянул баристе карточку, пока мои жадные глаза сконцентрировались на тыквенном пироге, который бариста сложила в пакет и протянула ему.

Раздраженно вздохнув, он сунул пакет мне в руки.

— Оставь мне хотя бы укусить.

— Не обещаю. — Я уже зарылась в пакет и истекала слюной, нетерпеливо огибая за ним стойку.

Лукас взял наши напитки и указал на один из столиков. Я села, набив рот огромной частью куска и умудрившись даже отхлебнуть глоток кофе.

Лукас покачал головой.

— Все время забываю, как серьезно ты относишься к тыквенному пирогу.

Я застонала и откусила еще один большой кусок.

— У меня есть теория.

Он наклонился вперед, его прекрасного рта коснулась улыбка.

— Ну-ка, расскажи.

Пока я говорила, большая часть пирога оказалась у меня во рту, мне даже было все равно, если я выгляжу как умирающее от голода животное.

— Тыквенный пирог вызывает такое же привыкание, как кокаин.

— Это твоя теория? Что этот пирог — наркотик?

— Верно, — я вздохнула и откинулась на спинку. — С разницей, что от него, к сожалению, не худеют.

Улыбка Лукаса стала шире, и он отщипнул маленький кусочек.

— Хочешь знать мою теорию?

Да, именно об этом я и думала, надеялась, что Лукас расскажет мне свою теорию, чтобы я смогла в это время съесть его порцию.

Лукас пододвинул ко мне пакет и прошептал:

— Счастливого Рождества.

— О, тыквенные боги, — снова простонала я.

Его глаза метнулись к моему рту.

— Что? — я вытерла губы. — У меня что-то на лице?

— Нет, — он отвел взгляд. — Итак, моя теория, что… аромат тыквы это заговор правительства, чтобы узнать, сколькими способами можно продать запах и сколько денег на нем заработать.

— Буу, — я показала ему перевернутый большой палец. — Спасибо, Гринч. О, и прекрати портить праздники.

Он усмехнулся.

— Ты всегда знала, что Санты не существует. Но все равно не прекращала оставлять ему печенье в каждый канун Рождества, а потом пробиралась вниз и сама все съедала.

— Первое, — я подняла палец, — это гениально, потому что никто его не тронет, боясь, что я взбешусь. Второе, — я подняла второй палец, — пока все остальные грустят о пропавших рождественских печеньях, я знаю, что они все достались мне. Это словно… — я вздохнула, — … рождественский подарок. Самой себе.

— Кроме того случая, — хмыкнул он.

— Жестокий человек. — Я посмотрела на него. — Как ты посмел съесть мое печенье?

Он пожал плечами.

— Они были сладкими.

Было ли жарко в этом маленьком «Старбаксе»? Из-за окна, через которое солнце палило на меня словно в увеличительное стекло?

Я потянула свою рубашку без рукавов.

— Насчет субботы…

Неудобный разговор, вот мы и подошли к нему! Я приготовилась и стала ждать неизбежного. А потом, к своему ужасу, поняла, что он только что купил мне кофе и еду, не позволив пойти в офис.

Мои глаза наполнились слезами, и я несколько раз покачала головой.

— Лукас, может я и вылила на тебя все дерьмо, но мне нужна эта работа.

Он нахмурился, как будто смутился.

— Не продолжай, — я вскинула руки. — Я сделаю все, Лукас, я имею в виду все что угодно, чтобы сохранить эту работу. Я не шутила, когда говорила, что родителям прямо-таки не терпится вернуть меня домой, а я не хочу. И это не потому, что я такая дерзкая, а потому что они хотят передать мне семейный бизнес.

Лукас рассмеялся, но потом оборвал себя.

— О, ты серьезно.

— Я не могу продавать куриц, Торн.

— Я хотел сказать, Эвери, твои родители владеют очень прибыльной компанией по производству мяса. Уверен, они могут предложить тебе как минимум пятизначную зарплату. — Его улыбка была слишком самодовольной, но я все равно должна быть с ним милой, а не сбрасывать его с обрыва, потому что он может уволить меня.

— Слушай, — я попробовала другую тактику, — мама и папа замечательные, я люблю их, но Брук живет дома…

— Что? Брук? — он нахмурился. — Я думал, она уехала в Лос-Анджелес попробовать себя на сцене или что-то вроде.