Бабочка

Я начал замечать странные вещи за ней. У меня паслись две индейки как раз ко Дню благодарения. Однажды они пропали. Я спросил у Саламы, но она ответила, что ничего не знает. И тогда я наведался в ту комнату, которую отдал ей (разумеется, когда ее не было).

Там на деревянном полу была нарисована пентаграмма, а в каждом углу лежало по куску индейки. Кровь была налита в середину. Разве я мог подумать, как оно все получится?! Вечером я забрал у Саламы ключи и приказал никогда не появляться в западном крыле без моего ведома.

На День благодарения собралась вся моя большая семья. Молли приехала с мужем и близнецами Фредди и Тедди. Джек приволок с собой какую-то девицу (честно сказать, я давно запутался в его пассиях). Вечер начался как обычно. Где-то в глубине души я знал, что после пары стаканчиков скотча я непременно начну спорить с зятем о политике, а когда у него иссякнут все доводы в пользу северян, я возьмусь за сорокалетнего лоботряса – моего сына Джека и его неутолимый аппетит к женщинам. Но вдруг все пошло не так.

Когда мы сели за стол, вышла Салама в платье моей покойной жены. Мы с ней не обсуждали подобное, но перед праздником я ей дал понять, кто есть кто. Хотя мы жили с ней как муж и жена, она оставалась рабыней. Нет, она не питалась и не жила в помещениях для рабов, но тем не менее. Кто ей давал право выходить к столу без приглашения, да еще и в платье Мэри?! Тогда я просто онемел.

– Дорогой, ты не хочешь меня представить семье?

Бесспорно, она была хороша, да и платье ей шло, но…

– Ну ты, отец, даешь… – Джек пьяно улыбнулся.

– Папа! – возмутилась Молли. – Потрудись объяснить, что здесь происходит?! – голос моей девочки дрогнул. Я знал, она вот – вот разрыдается.

Я залпом осушил бокал вина, что для меня было большой редкостью, встал и произнес сквозь зубы:

– Салама, поди прочь!

Когда она, все еще улыбаясь, пошла к выходу, я крикнул ей вдогонку:

– И верни платье на место!

Молли вскочила и, рыдая, выбежала из столовой. Френк встал и вышел за супругой. Подвыпивший Джек со своей распутной девицей что-то весело обсуждали. Близнецы переглянулись и принялись уминать индейку. Мне хотелось наорать на них всех – за Саламу, за испорченный вечер. Впервые за всю жизнь мне захотелось напиться.

Налив полный бокал вина, я выпил, потом снова налил и снова выпил. С третьим или четвертым бокалом в руках я пошел искать виновницу испорченного вечера. На кухне, где она любила потрепать языком, ее не было. В бывшей кладовке тоже. Я нашел ее в спальне – в моей спальне. Она сидела за туалетным столиком и пудрила лицо. Платье Мэри она так и не сняла.

– Салама, – позвал я.

Она обернулась. На ее лиловом лице розовая пудра выглядела нелепо и… как-то жутко. Передо мной будто стояла давно умершая женщина. Черт! Я жадно допил вино. Когда она встала и повернулась ко мне, я увидел, что ее белое платье все в крови. Мне вдруг показалось, что передо мной не сумасшедшая рабыня, а Мэри, вернувшаяся отомстить за измену. Я отбросил бокал и убежал.

Голова шла кругом. Салама сошла с ума. И все потому, что я подпустил рабыню слишком близко к себе. К себе и своей семье.

– Папа, почему она надела платье мамы?

Я обернулся. Молли подошла ко мне, обняла за талию и положила голову на грудь. Я обнял ее в ответ.

– Потому что я и есть твоя мама!

По лестнице спускалась Салама. Мне на мгновение действительно показалось, что я слышу голос Мэри, но я быстро взял себя в руки и заорал:

– Убирайся из дома, тварь!

Я вытолкал ее за дверь. Все ее фокусы с кровью и ритуалами показались мне детскими шалостями по сравнению с сегодняшним представлением. Стоила ли того «покупка»? Вдруг я поймал себя на мысли, что, несмотря на близость с этой женщиной, я продолжаю считать ее вещью. Выгодно приобретенной вещью, не более. Может, и она это почувствовала, потому и устроила цирк?

– Проповедник, – вдруг произнес Френк.

– Что проповедник? – не понял я.

– Нат Тернер[8] в 31 году со своими братьями убивал белых женщин и детей…

– Что ты хочешь сказать этим?

За Френком водилось подобное: после выпитого говорить понятные только ему вещи.

– Самуэль Тернер слишком близко подпустил дикаря к цивилизованным людям, – пожал плечами Френк. – В результате – восстание…

– Ну при чем тут это! – взвился я.

– Да наш старик влюблен, – пьяно усмехнулся Джек. – Может, ты ей и «вольную» уже подписал. А? И женишься на ней?

– Папа?!

Я увидел, что Молли вот-вот снова заплачет. Я притянул ее к себе и обнял.

– Нет, конечно! Я до сих пор люблю вашу маму…

В дверь громко постучали. Джек вскочил со стула, в руке у него был кольт «Драгун».

– Кто это может быть? – почти шепотом спросил Френк.

– Масса Эд, откройте!

– Это Кассиус, мой управляющий. Молли, отведи близнецов наверх.

Я пошел к двери и открыл ее. Мне на руки упал Кассиус. Одежда на нем была порвана, лицо в крови.

– Масса… Эд… – раненому слова давались с трудом, – Иоруба… Агаджа…

– Что он говорит? – спросил Френк.

– Наверное, что-то на своем языке, – сказал Джек и убрал револьвер.

– Нет. Он говорит… Кассиус, что случилось?

– Воды, – попросил управляющий.