Бабочка

Люди в соседней комнате обернулись и застыли в молчании.

Она вышла из комнаты Дэнни. В этот момент появился детектив О’Мэллей в сопровождении нескольких полицейских. За ним гурьбой двинулись репортеры и телевизионщики. Они слышали крики Дэнни и сгрудились вокруг Беверли, засыпая ее вопросами и щелкая камерами. Она подняла руку, дав им знак замолчать, затем передала сумочку Бобу.

— Все, что я могу сказать прессе, содержится в этом письменном заявлении. Этим я отказываюсь в дальнейшем оказывать финансовую, политическую и личную поддержку Дэнни Маккею.

Журналисты загудели и перекрыли ей путь к лифту. Когда она подошла к двойным дверям, то услышала перекрывающие все голоса вопли Дэнни:

— Тварь, грязная тварь! Тебе это так не пройдет! Я тебя из-под земли достану! Вот увидишь, достану и сотру в пыль!

Она зашла в лифт, повернулась, чтобы посмотреть, как Дэнни в наручниках отбивается от полицейских. Двери лифта закрылись, и она погрузилась в тишину.

Белый роллс-ройс мчался вдоль пустынной автострады. Боб Мэннинг сидел за рулем, Беверли сзади него. Слева от них отвесные скалы спускались далеко вниз к Тихому океану, по которому бежала серебристая лунная дорожка. Справа похожие на черных гигантов холмы упирались в небо. Роллс-ройс летел, подобно серебряной пуле в ночи.

Беверли почувствовала свет фар за ними. Этот свет появился сразу же, как только они отъехали от «Сенчури Плаза», и неотступно следовал за ними. Беверли обернулась. За ними ехал коричневый седан. Лицо водителя трудно было различить. Если Боб прибавлял скорость, седан следовал его примеру. Когда Боб притормаживал, преследователь тоже сбавлял ход. Сейчас они петляли по серпантину горной дороги, почти соприкасаясь бамперами.

Боб тоже знал, что сзади машина, и частенько поглядывал в зеркало. При этом пытался не отвлекаться от опасных поворотов и все время думал о пропастях внизу. Затем свет фар сместился. Беверли оглянулась, увидела коричневую машину. Она потянулась за ремнем безопасности. С трудом выдавила из себя:

— Боб…

Он нажал на тормоз.

Через несколько мгновений белый роллс-ройс парил в воздухе, выписывая красивую серебряную дугу, а затем нырнул в бездну океана.

Все было кончено. Не было больше Беверли. Лонни, фантастический ковбой, больше не существовал.

Джессика стояла на балконе, который выходил из основной спальни ее дома. Был теплый июньский вечер, она молча смотрела на белое высохшее дно бассейна. Оно сильно потрескалось, поэтому воду спустили и ждали специалистов. Когда Фрэнклины задумали делать бассейн, Джессика попросила Джона привлечь к этому Труди. Она уверяла его, что у Труди все получается отлично, и что она сделает превосходный бассейн. Но Джону не нравилась Труди Штейн, она казалась ему непоследовательной, ветреной, и поэтому он нанял для строительства бассейна другую компанию.

Компанию возглавлял его случайный знакомый, с которым он встретился в баре.

Прошло три года, и уже возникли проблемы.

Но Джессике было не до этого. Она смотрела на пустой бассейн в заднем дворике и думала о том, что ей предстояло сделать.

Восемь лет назад Джессика перешла из отцовского дома в дом мужа, ни разу не выйдя в свет. Пришло время посмотреть, что делается там.

Она забыла про бассейн и вернулась в спальню — ей оставалось только закрыть чемодан. Поворачивая ключ в чемодане, она еще раз взглянула на роскошную кровать, на которой она провела столько ночей одна, даже когда Джон лежал рядом. Она взяла чемодан, свитер, сумочку и вышла из комнаты.

— Мне нужен отпуск, — заявила она Фреду Мортону, своему партнеру.

Он не возражал. За все эти годы борьбы за процветание фирмы Джессика не отдыхала.

— Я ненадолго уеду. Думаю, ты справишься без меня. Да, он был в состоянии некоторое время справиться теперь, когда они наняли дополнительно трех адвокатов и юриста для своей растущей фирмы.

Джессика сначала сказала Фреду, затем Труди, которая в это время путешествовала вокруг островов со своим возлюбленным Биллом. Она сообщила родителям, что ей надо уехать, чтобы подумать о жизни. На их вопрос, едет ли Джон с ней, Джессика ничего не ответила. Теперь оставалось известить только одного человека.

Они с Джоном не разговаривали с того дня, когда она уехала с ярмарки, оставив его одного. Дни, последовавшие за этим, были холодными, несмотря на жару в Лос-Анджелесе. Джон и Джессика спали врозь, обедали врозь и вообще старались не замечать присутствия друг друга, подобно двум призракам, прилетевшим в дом на разных самолетах.

В тот день они перешли решающий рубеж. Слишком много было сказано, слишком многое открылось. Возврата к прошлому нет, нет надежды, что будущее будет лучше прошлого. Джессика знала, что в глазах Джона она совершила непростительное преступление: она спровоцировала его на недостойный поступок — он ударил женщину. Всю оставшуюся жизнь он будет считать, что это была ее вина, и что все шаги к примирению и прощению должны делаться ею.

Наконец она делает шаги.