Бабочка и Орфей

Вася с говорящим вздохом возводит глаза к потолку — ну кем нужно быть, чтобы не понимать настолько элементарных вещей! — однако больше ко мне с нескромными расспросами не пристаёт.

Между тем, необычные вещи продолжают происходить. Шеф не заворачивает первую редакцию документа, над которым я корпел в последние дни старого года, алоэ выпускает длинную стрелку цветка, а потом случается нечто совсем удивительное. Я возвращаюсь из курилки в кажущийся пустым кабинет и, садясь за свой компьютер, нечаянно задеваю стоящую на краю стола кружку. Рефлекторно пытаюсь её подхватить, и мне удаётся — это при моей-то врождённой косорукости!

— Неплохо, — слышится сбоку Васин голос. Я дёргаюсь, злосчастная кружка выскальзывает из рук: избежать судьбы быть разбитой у неё так и не вышло.

— Нервный ты, Сорокин, — вздыхает Щёлок, поднимаясь со своего места. Достаёт из закутка за шкафом совок и огрызок веника, о существовании которых я до сих пор и не подозревал. — На вот, юз зыс, как говорят в догнивающих Штатах.

— Спасибо.

Наши взгляды встречаются, и у меня по спине вдруг пробегает табун мурашек. Но прежде, чем я успеваю осознать причину непонятной реакции, Вася отводит глаза.

— Будь осторожнее, — говорит он, и мне почему-то кажется, что это не только про осколки керамики.

В пятницу после работы мы с Дрейком традиционно заседаем в баре, и я с традиционным же вдохновением вещаю об очередной гуманитарной ерунде.

— Так вот, про Индию. Там, кроме кастового деления, существует своеобразный общественный регламент, который чётко прописывает этапы жизненного пути мужчины. Лет до двадцати пяти длится твоё ученичество, потом родители тебя женят на хорошей девушке с правильным гороскопом и примерно четверть века ты живёшь в миру, следуя дхарме. Обеспечиваешь жену, воспитываешь детей, помогаешь папе с мамой — словом, отдаёшь долг семье и обществу. Но наступает день, когда родители отправляются на новый круг рождений, а дети вырастают и могут позаботиться о себе сами. И вот тут ты имеешь полное право бросить мирские обязанности, уйти отшельником в леса и ещё лет -дцать постигать смысл бытия, живя чем Ишвара пошлёт.

— И нормально посылает?

— Ну, индийские джунгли — не наша тайга. Тепло, еду круглый год добыть можно, плюс местные относятся с почтением. Но я к чему веду: с таким подходом индусы ещё до нашей эры такие философские системы вывели, до которых европейцы дошли веку к девятнадцатому, если не двадцатому.

— Однако ж миром нынче рулит Запад.

— В материальном плане — да. Но вот в духовном… Посмотри, как народ сходит с ума по йоге и прочей восточной эзотерике. Перевирает под себя, конечно, многое, но черпает-то оттуда. А всё почему?

— Почему?

— Потому что тяга к трансцендентному заложена в самой человеческой природе. Дыра в форме бога, которая образовалась после разочарования в христианстве, должна быть заполнена.

— Ну-ну. А если лично мне по фиг на эти материи?..

— …то зачем тогда ты меня слушаешь?

— Уел, — фыркает Дрейк и допивает первый снифтер. — Тебе налить?

В моём бокале ещё плещется коньяк, но я легкомысленно киваю. Вдумчивая дегустация новой порции приводит к решению всё-таки быть к Старому Свету справедливым: — Впрочем, есть кое-что, что могли изобрести только европейцы.

— Да неужели? Фух, просто гора с плеч. И как это у них получилось?

— Понимаешь, на Востоке на первом месте всегда коллектив, не личность. А в Европе наоборот, и поэтому именно здесь, на фоне материализма, НТП и прочей демократии смогла возникнуть глубинная психология.

— Ты про дедушку Фрейда?

— И дедушку Юнга.

— Знаешь, я как-то пробовал почитать Википедию об этих товарищах, и, по-моему, хрень они придумали. Типа, ты спишь с женщинами потому что на самом деле хочешь свою мать.

— Эдипов комплекс. А про Аниму и Анимуса читал?

— Так, наискосок. Тоже чушь собачья.

— Тем не менее андрогинность ещё со времён античности считается признаком совершенного человека.

— Хочешь сказать, будто эти, гм, ущербные создания, которые трахаются с такими же ущербными одного с собой пола или, того хуже, делают себе операции — на самом деле совершенные люди?

— Во-первых, не своди всё к сексу. Во-вторых, гомосексуальность не есть андрогинность. И в-третьих, не ставь клеймо ущербности на всех без разбора.

Так, меня начинает заносить. Не стоило соглашаться на добавку коньяка.

— Почему это не ставить? Ты что, можешь привести примеры нормальных гомиков? — Дрейк морщится от получившегося оксюморона.

— Фредди Меркьюри. Алан Тьюринг. Оскар Уайльд, правда с оговоркой на бисексуальность, — понимаю, что собираюсь ляпнуть то, что говорить ни в коем случае нельзя, однако не успеваю затормозить. — Ну и я. Наверное.

Пауза.

— Наверное что? — осторожно переспрашивает Дрейк. Мне бы вывернуться, как-то смягчить сказанное, только я знаю, что сфальшивлю, а он это обязательно поймает.

— Наверное попадаю под твои критерии нормальности, — обречённо расставляю точки над i.

До этого вечера я не верил, будто человеческие взаимоотношения настолько хрупкая вещь.