— Эй, Бабочка! — я взмахнул рукой, привлекая внимание, и ускорил шаги. Человек поднял голову, увидел меня и тоже широко зашагал навстречу.
Когда мы остановились друг против друга, когда я посмотрел ему в лицо — лицо Тима и всё же чуть-чуть другое, — то сообразил: я понятия не имею, что ему сказать.
— Привет, — пришлось сделать кратчайшую паузу, чтобы следующая фраза прозвучала в меру беззаботно. — А я за тобой. Пойдём обратно?
Это было невероятно, по-другому не скажешь. Бабочка буквально вспыхнул радостью, осветив ею невесёлый мир мёртвых лучше любого солнца.
— Привет, — со счастливой улыбкой ответил он. — Пойдём, конечно.
Вот тогда я и узнал, какова подлинная награда героя. Не полцарства, слава или там прекрасная принцесса. Награда — это когда ты понимаешь, что всё было не зря, что ни единая капля крови и пота не упала напрасно. Что ты был прав, на одном упрямстве проламываясь сквозь самые чёрные часы. Ведь лишь благодаря этому всему стало возможным лучистое счастье другого человека, а оно, без преувеличения, дороже любых сокровищ в мире.
Почти всю дорогу до замка мы прошли бок о бок в уютном молчании. Только когда в воздухе передо мной затанцевала лимонница, я протянул ладонь и показал Бабочке севшую на неё тёзку.
— Знакомься, твоя родственница. Вела меня от самого Ахерона.
Лимонница тут же перепорхнула с моей руки на чуть вздёрнутый нос собрата. Бабочка остановился и забавно скосил глаза.
— Привет, — было видно, что он очень старается не спугнуть летунью. — Спасибо тебе.
Лимонница взлетела вверх, мой спутник засмотрелся на неё, делая шаг, и, конечно же, споткнулся.
— Остор-рожно! — я хотел поймать его под локоть, но пальцы схватили пустоту. Живому невозможно коснуться тени.
— Упс, — смутился удержавшийся на ногах Бабочка. — Отвлёкся.
Вот здесь он отличался от Тима разительно: тот никогда не выказывал свои эмоции настолько открыто. А чувства Бабочки отражались в каждой чёрточке подвижного, тонко выписанного лица, в каждой веснушке-золотинке, что щедро разбрызгались по носу и щекам. Тимыч, кстати, не был ни веснушчатым, ни столь явно зеленоглазым, так что правильно я когда-то определил Бабочку «другим». И, врать не буду, по-человечески он мне нравился.
Бог ждал нас возле прохода за стену замка.
— Вы всё-таки согласились, — печально сказал он Бабочке. — Надеюсь только, что вы даёте себе отчёт: память смертных коротка, а чувства переменчивы.
У меня реально зачесались кулаки дать этому «администратору» в глаз. Погулял бы он через своё царство-государство в моей шкуре — трижды бы подумал прежде, чем разбрасываться словами про память и чувства.
— Я помню, — просто ответил Бабочка. — Но поверьте, в следующий раз мы с вами увидимся не раньше, чем моё время подойдёт к концу.
— Искренне желаю, чтобы так и случилось, — бог перешёл на деловой тон: — Однако сейчас вы уходите.
— Да, — ответили мы почти хором.
— Тогда, Андрей Владиславович, запомните единственное условие: вы идёте первым и ни в коем случае не должны оборачиваться, пока не окажетесь на земле. Даже полвзгляда назад перечеркнут все ваши старания, и второго шанса не будет.
— Понял, — серьёзно кивнул я.
— Очень хорошо. Прошу вас обоих, следуйте за мной.
Нас опять закружили лестницы и переходы замка. Лимонница сидела у меня на плече, а присутствие Бабочки я спиной чувствовал и потому не беспокоился.
— Подъём будет сложнее спуска, — расплывчато предупредил бог, наконец остановившись где-то в замковых глубинах перед дверью, обитой листовой медью. — Но главное, не оборачивайтесь.
— Не обернусь. Что по поводу освещения?
— В начале пути на стенах горят факелы, можете взять любой.
— Ясно. Мы свободны?
— Свободны, Андрей Владиславович. Скатертью дорога.
— Благодарю.
Я не без труда открыл дверь, за которой убегали вверх бесчисленные ступени спиральной лестницы. Только бы голова не закружилась на подъёме, а остальное — ерунда.
— Вперёд, Бабочка. Я знаю короткую дорогу.
Уверен, раздавшийся позади короткий смешок мне не послышался.
***
Теперь я, наученный опытом, считал ступеньки, однако сбился на двухсотой. Вверх и вправду оказалось сложнее: не хватало дыхания, ныли колени и мышцы бёдер. Зато теперь у меня были свет и твёрдая уверенность, что надо лишь чуть-чуть потерпеть, и всё закончится наилучшим образом. Нет, основная проблема была в другом: в навязчивой мысли, что позади никого нет. С начала подъёма я перестал чувствовать Бабочку, а вдруг он отстал, или его задержали, или он в последний момент передумал, или… Я скрежетал зубами и приказывал себе не оглядываясь идти дальше. Вот выберусь на поверхность и узнаю, а похерить столько усилий ради голосов в голове — с этим, пожалуйста, к кому-нибудь другому.
«Верьте в того, за кем вы пришли».
И я верил, упрямо шагая вверх по бесконечной лестнице. Я не повторю ошибки древнегреческого музыканта, не подведу доверившуюся мне душу. Мы непременно выберемся.