Бабочка и василиск

И закончила я это дело часов в пять. И теперь видела в зеркале не заспанную клушу, а очень даже миленькую девушку: и волосы — мягкими завитками, и губки — пухленькие, как будто так и хотят целоваться, и глазки блестят… Ой-ой-ой, короче. Мне всегда поражает, как холодно и расчетливо может женщина (я, во всяком случае) оценивать свои внешность и свои в связи с этим возможности по части охмурения мужчин. Но, с другой стороны, становясь симпатичной, я и внутри как-то меняюсь.

Но я отвлеклась. Похоже, я специально тяну время, так мне не хочется писать о главном. Но буду последовательна.

Так я себе понравилась, что стало ужасно обидно, что все это для пустой комнаты. И так, расстраиваясь понемногу, я одела еще и самое свое любимое платье, французское, от которого Виктор, точнее, от меня в нем, просто обалдевает. И вот тогда я расстроилась окончательно.

А тут позвонил телефон. Я кинулась к нему, но звонила Инка. «Привет, — говорит, — ну, ты идешь или нет?» И я сразу решила: «Да, — говорю, — только одна». «Одна?..» — протянула она разочарованно, и я догадалась, почему она так усиленно меня приглашала.

Совсем со своим Вадиком от ревности сдвинулась. Она хотела, чтобы он посмотрел на меня с Виктором. Увидел бы и сразу понял, что с таким дядей я не просто так гуляю. И стал бы меня презирать. Или не знаю еще что. Дура, короче. Но я ее, вообще-то, понимаю. Поэтому сказала:

— Слушай, Инка, кончай ты, а? Не нужен мне твой Вадик, не ссы. — (Это, конечно, ужасно, что девушка так выражается, но ведь на самом-то деле мы между собой и не такие словечки употребляем. И все равно, написала, а слово это на бумаге как-то «не смотрится».

— А я и не ссу, — отвечает она, без энтузиазма, правда.

— Ну не может Виктор сегодня. А мне хочется. Я что виновата? Я и собралась уже. Давай, как раньше, будем просто друзьями, все трое.

Она помолчала, потом говорит:

— Ладно. Минут через двадцать мы за тобой зайдем.

Но они чего-то прокопались и зашли за мной только-только перед началом, так что я уже бегала по квартире, рвала и метала. И мы схватили тачку, но все равно еле успели купить мне лишний билетик (за тройную цену — Таганка для нашего города — событие) и влетели в зал, когда уже начали гасить свет.

Спектакль был роскошный: Алла Демидова, Золотухин, Смехов — весь букет. Правда Фердинанда и Луизу играли молодые и неизвестные, но тоже очень талантливые актеры, и уже к концу первого действия у меня с глаз поплыла краска.

Но глаза мои высохли сразу, как только в антракте мы вышли в вестибюль с буфетом. Перед стойкой стоял Виктор и, жуя пирожное, с увлечением разговаривал о чем-то… С женой! Я сразу ее узнала. Он мне ее описывал. И еще я заметила, что свободная его рука, на столике, лежит на ее руке.

Мне нужно было сделать вид, что я не вижу его, но вместо этого я встала перед ними как вкопанная. Стою и глазею. Он заметил меня не сразу, но тоже повел себя не так, как следовало бы: замолчал, перестал жевать и испуганно, по-моему, смотрел на меня. И тут я совершила совсем уже идиотский поступок. Отведя от него взгляд, я увидела Вадика (он стоял посередине — между мной и Инкой). И я вдруг обняла его и поцеловала. В губы, взасос. Краем глаза я видела Инку. Она побелела, как бумага и демонстративно от нас отвернулась. Я Вадика отпустила, а он смотрел на меня совершенно ошалевшим взглядом. Я что-то пробормотала вроде «извини» и, не оглядываясь, прошла вниз по лестнице — в гардероб.

Но сначала я в туалет зашла. А через минуту туда влетела Инка. Оказалось, что она молодец — въехала, что к чему. Она стала трясти меня за плечи (наверное, у меня вид был такой, будто я собралась падать в обморок) и говорить: «Да хватит тебе, что особенного, ты же всегда знала, что он женат». Вот здесь она ничего не понимает. И она сказала еще: «Ты бы на него посмотрела… и на нее…» Но тут я вырвалась и пошла одеваться.

Вот так.

Короче, «Коварство и любовь» провинциального розлива.

Из дневника Летова

Мы сидели и играли с Годи в шахматы. Вдруг он откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. И стало видно, какой он старый и усталый.

Мне было не ясно, то ли он просто отдыхает, то ли вновь впал в медитативное состояние, посещая духом иные миры. Кто его знает. Я просто сидел и ждал, хотя меня это и злило. Я всегда нервничаю, когда с ним играю, ведь выигрывает обычно он.

Но вот он открыл глаза, провел по лицу ладонью, улыбнулся и сказал:

— Почва изрядно удобрена.

Я, естественно, сразу вспомнил нашу давешнюю беседу и догадался, что речь опять идет о Вике.

— Павел Игнатович, — обратился я к нему раздраженно, — секретничать считается неприличным даже в обществе нескольких человек, а уж говорить загадками, находясь с собеседником с глазу на глаз, и вовсе бестактно.

Он откровенно презрительно усмехнулся и ответил:

— Простите юноша, я беседовал сам с собой.

— Бросьте, я же понимаю, о чем идет речь. В прошлый раз вы говорили, что зерно посажено, теперь, что удобрена почва. Как это — удобрена? Чем?!

— К сожалению, вправе только намекнуть. Чем удобрено? Стечением обстоятельств, если хотите.