Бабочка и василиск

— Я провожу тебя, — упрямо повторил он.

— Нет, — раздраженно сказала она, — НЕТ.

— Как знаешь, — произнес он, — мне показалось, с облегчением.

И, попрощавшись с нами, они двинулись вниз по лестнице.

Я закрыл дверь и обернулся к Годи. Он зябко потер ладони и, дружески улыбаясь, обратился ко мне:

— Каково, сударь?! Поздравьте!

А я понял, что очень, очень хочу его убить.

Дневник Вики

27 ноября (последний день последнего месяца последнего года).

Ну вот и все. То есть, совсем — все. Нет больше не тревог, не сомнений. Жалею ли я о том, что случилось, о том, что мы с собой сделали? Нет. Потому что я НЕ ПОМНЮ, как все было. И я знаю, почему. Потому что это такое чувство, которое понимаешь только тогда, когда оно есть в тебе. Недаром в детстве каждая из моих влюбленностей (в учителя, в актера или в мальчика из старшего класса) казалась первой, единственной и наконец-то НАСТОЯЩЕЙ. Когда это проходит, помнить и понимать уже невозможно.

Только на этот раз уж слишком большая часть моей души превратилась в пепел. Слишком большая гора упала с плеч. Стало СЛИШКОМ легко. Так легко, что ничего уже не держит меня здесь.

Глупо, наверное, думать сейчас об этом, но все-таки хорошо, что я еще не чувствую того, кто во мне. Что еще не научилась понимать, что он есть. Наверное, если бы это случилось, уходить мне было бы еще труднее. Я бы жалела его больше, чем себя.

А маму и папу жалко.

Этот дневник… Собственно, этот дневник — НАША с Виктором летопись. Я хотела бы, чтобы к нему он и попал. Просто, как память. И чтобы он знал, что все, абсолютно все, что с нами было, было хорошо. И даже сейчас я не чувствую отчаяния или боли, или чего-то в этом роде. Есть только покой и уверенность в том, что именно покой мне и нужен.

Я придумаю, как сделать, чтобы эта тетрадь попала к тебе, Виктор. И вот несколько главных фраз, которые я пишу тебе на прощание:

— Мы сделали все правильно, так, как и должны были. Не вздумай корить себя.

— Не жалей меня, я уверена, лучшее, что могла я узнать в жизни, я узнала благодаря тебе.

— Не вини себя в моей гибели, ты тут не при чем: ты для меня сейчас — абсолютно чужой (как и я для тебя — чужая, ведь так?)

— Все-таки, не забывай меня. Мне хочется, чтобы хоть кто-то обо мне помнил, без любви и без горечи, просто ПОМНИЛ.

Прощай.

Эпилог

Годи был расстроен. Он вышагивал из угла в угол, размахивая руками и бормоча. При этом к Летову он не обращался, а говорил словно бы сам с собой:

— Никогда еще я не был так близок… Думал уже, что сумел избавиться от неусыпного ока… Тогда я был бы поистине всемогущ. Кто может обвинить меня в том, что, мол, это желание — противоестественно? Я кому-то причинил вред? Нет, мое желание благородно!.. И вдруг какие-то две букашки, два глупых червяка, две влюбленные улитки («красивый образ», — отметил про себя Летов отстраненно) бросают вызов… Нет, они не бросают вызов, они просто-напросто суют меня носом в откровенное мое бессилие…

Летов не выдержал:

— Да что случилось-то? Чего вы так распаляетесь? Замысел ваш — отвратителен и противоестественен, но он удался, я сам видел…

— Э, нет! Ничего вы не видели. Я тоже думал, что все получилось. Но проклятый разум не дает покоя и, анализируя, обнаруживает собственные ошибки. Я знаю теперь, что произойдет дальше. Я понял, как они обставят меня. Я уничтожил их любовь, то есть, создал ОТСУТСТВИЕ ЛЮБВИ. Но нечаянно я оставил-таки им лазейку: они уничтожат себя, а вместе с собой — и созданное мной отсутствие любви. А значит — возродят ее. Простая арифметика: минус на минус дает плюс. И то, что они создадут, будет уже абсолютно неподвластно моей воле, ведь это будет любовь без носителей, то есть ЛЮБОВЬ В ЧИСТОМ ВИДЕ.

— Какая-то уродская, вывихнутая логика.

— Тем не менее это так. Я, видите ли, «алгеброй гармонию поверил». Я не очень-то эмоционален, и, пожалуй, вовсе не сентиментален, в отличие от вас. Но я знаю ЗАКОНЫ, которым подчинены ваши чувства. И уж, пожалуйста, поверьте мне: эти законы не менее точны и недвусмысленны, чем законы физики или геометрии… Я так устал от покровительства ЭТИХ, — большим пальцем Годи указал вверх. — А ведь они не умнее меня. Просто они владеют СИЛОЙ, а у меня ее нет. Но я был уже так близко…

— Вы что, — перебил его Летов, до которого только сейчас стал доходить весь смысл сказанного Годи, — хотите сказать, что они покончат жизнь самоубийством?

— Именно, сударь. Именно-с. Они сделают это. И, словно пощечина мне, они сделают это НЕ СГОВАРИВАЯСЬ. Им, видите ли, без этой их любви, по их же просьбе, заметьте, уничтоженной, вдруг обоим незачем стало жить. Забавно?