Бабочка на асфальте

Сколько раз говорил себе: „Нет, никакого продолжения быть не может“, но это пустой звук, накатывает волна и накрывает с головой — я тону. Ничего не помогает, никакие слова, доводы разума. Конец любви — как захлопнувшиеся ворота в жизнь. Ты на краю чёрной пропасти, какой соблазн соскользнуть туда. Болит сердце, трудно дышать. Как рыба хватаю открытым ртом воздух. Продохнуть бы эту боль. Пью валокордин — не помогает. Боль не подвластна сознанию, она сама по себе. Засохло русло реки, вода протекла, огонь прогорел. Вот же только что пылало пламя и вода прозрачным ручьём огибала валуны. Были и нет их. Когда сидели друг против друга, казалось — всё выдержу, смогу. Я начинаю понимать быстрый танец отчаянья. Всё меньше остаётся надежды, всё быстрее становится танец, так изживается тоска. Моя любовь — подарок или наказание? Наказание, потому что чувства сильнее разума. Но и подарок — благодаря встрече с Рухамой я вспомнил, узнал себя, мне нужно было стать меламедом — учителем, помогать в самом трудном возрасте, когда дети уже не дети и ещё не взрослые».

Чтобы наполнить себя чужой жизнью, человеческими голосами Давид включил радио.

Тотчас узнал голос известного религиозного деятеля, он же психотерапевт. Вещает о том, как выйти на контакт с Творцом: «…Первое упражнение — сядьте в кресло, расслабьтесь. Второе упражнение — сфокусируйтесь на мысли, что Творец здесь, рядом и вы можете почувствовать Его присутствие так же как присутствие любого человека. Бог любит вас, и вы получаете духовную энергию. Закройте глаза, вдох, выдох, расслабьте мышцы плеч, спины. Чувствуете расслабление во всём теле.

Дыхание становится ровным, спокойным. Сидите в состоянии расслабленности и чувствуете гармонию». «А я не чувствую», — возражает Давид. Ему смешно, или, как сказали бы в Одессе: «Смеялся я с вас». Нужно ли быть ортодоксальным религиозным человеком, чтобы так примитивно шаманить, используя известный приём: «Вы чайка, вы чайка… Глубокий вдох, выдох, расслабьтесь, летите, летите…» По мне, так, наоборот, к Богу приближаются не расслаблением, а усилием ума и души. Дорога к Создателю — высшая сосредоточенность, страх, желание познать, вера и сомнение.

Этот же психотерапевт после взрыва в Тель-Авивской дискотеке объяснял по радио почему гибнут дети; дескать, они не выросли бы праведниками, гибнут чтобы не грешить потом. Такое объяснение безнравственно, пусть бы он, человек благополучный, возвысился над своим страданием, а не над чужим.

Устал я, только и хочу в этой жизни, чтобы у моего мальчика всё сложилось благополучно, и чтобы от сына не ушла женщина, с которой ему хорошо. Недавно спросил его по телефону: «Она красивая?». «Нет», — говорит. Опять же намного старше его. Значит серьёзно. Может быть он, слушая её игру, освобождается от мучившей его в последнее время депрессии и, как в юности, устремляется к некоему воображаемому блаженству. Может, это и есть счастье.

— Давид! Давид! — стучит в дверь Рухама. — Опять теракт в Иерусалиме.

— Где!?

— На улице Бен-Иехуда, ближе к Яфо. Много убитых, раненых и все молодые…, гуляли вечером. До каких же пор?! Готеню! Готеню! /Боже мой! Боже мой!/ На моей любимой, самой красивой улице Бен-Иехуда, где всегда появлялось праздничное настроение… Захлопываю воображение, невозможно представить картину окровавленных, изуродованных молодых тел. По всему Иерусалиму, по всей нашей земле знаки терактов — сложенные камни, железные венки, свечи и имена погибших.

Господи! До каких же пор?

— Неужели после всего, что было, кто-то ещё всерьёз надеется на мир с арабами! — Кричит Рухама.

— Да, надежда на добрососедские отношения нас не спасёт. — В раздумье заговорил Давид. — Когда арабы громили еврейскую общину в Хевроне, пострадали от ножей соседей те, кто не спрятался, понадеявшись на принцип «добро за добро».

— И ко времени погрома Хмельницкого, украинцы чуть ли не породнились с евреями, — откликается Рухама. — А в Польше, когда пришли немцы, всех евреев одного из местечек согнали в синагогу и подожгли. Имущество разграбили. Потом, после войны свалили на немцев, на том месте поставили мемориальную доску. Но кто-то остался жив, всё раскрутили, пришлось менять текст на мемориальной доске. Евреи Украины, жившие в стороне от главной магистрали, по которой шли немцы, могли спастись, но их уничтожило местное население.

— Были и те, кто спасал. Я вам рассказывала, когда вылезла из под трупов, меня подобрала украинка. Но таких было мало. Самая близкая мамина подруга, хохлушка, донесла, что мы евреи. Пришёл полицай. Маме удалось откупиться от него своими драгоценностями, потом мама видела свои серьги на этой бывшей подруге.

«Чужая женщина, а я почему-то радуюсь её близости, — думает Давид. — Отчего возникает ощущение родственности, когда хочется всем поделиться, заново пережить жизнь?» И тут же спохватывается:

— Вы голодны? Я приготовлю ужин.

— Не надо, спасибо. Я хотела сказать… Я хотела сказать, завтра приезжает муж, он придёт сюда за вещами.