Нет, конечно, в полном смысле слова «бегать» она не стала. Просто жизнь в Любимске вообще, а около дорогущей гостиницы, да еще в полуденное время, после обеда, в частности, казалось, остановилась вместе с солнцем на небе, и любое движение на пустынной улице, которую от жары даже голуби покинули, вместе с воробьями спрятались в листве деревьев, сразу и резко бросалось в глаза. Если, конечно, кто-то наблюдал за Катюшей: какой-нибудь любимец из окна спальни, окна которой выходят на север, или дежурная по гостинице на своем рабочем экране, соединенном с видеоглазком на воротах.
Солнце не висело над горожанами, над Катюшей и «Сатурном» желтым шариком, оно оккупировало все небо — спрятаться от него на улице было невозможно — только в помещениях, но большей частью душных. Туда и забрались все любимцы, потому что около гостиницы, стоявшей на пересечении двух главных улиц города, ни одной живой души не было. Автомобили — да, шныряли. Но они же не могли подсказать Катюше, от жары одуревшей, как добраться до «планеты» «Сатурн».
Ан, нет! Вот черный, огромный, даже несколько пузатый джип лениво вылез из-за угла, «подошел» к автоматическим воротам, басом, как бык, «замычал». Ворота поняли, кто к ним в гости пожаловал, черного, пузатого впустили. Катюша, совсем уж солнцем расплавленная, совсем уж не понимая, правильно она делает или не правильно, за джипом так и пошла, так и пошла. Как Иван-царевич за волшебным клубочком. Ниточка от клубочка привела Катюшу в подземелье. На первом этаже, больше похожем на подвал — туда надо было спускаться по лестнице, — она вошла на чужую территорию. И сразу поняла по лицу строгой дежурной в белой кофточке, что здесь таким, как Катюша — простым и милым, — не рады.
— Скажите, у вас остановилась Мирра Совьен, госпожа из Франции. Мне очень, очень нужно с ней поговорить, — пошла в «наступление» Катюша, решив не дожидаться, когда ее вышвырнут вон.
Может быть, дежурная подумала, что Катюша тоже приехала на джипе. Может, она и не совсем была в этом уверена, но тем не менее, решив подстраховаться, начала разговаривать с Катюшей, как с приехавшей на джипе.
— Вот и госпожа Совьен, — продолжала быть любезной вышколенная дежурная, показав Катюше на стильную женщину в шарфике прохладного цвета.
Та спускалась вниз по лестнице, направлялась на выход, на солнце.
— Секундочку, госпожа Совьен, — разулыбалась дежурная, словно стильная Мирра была ее родная сестра из Санкт-Петербурга, приезжающая на свою малую родину раз в год, — с вами вот эта девушка хочет поговорить.
Совьен пробормотала что-то по-французски. Как Ален Делон. По интонации дежурная поняла: постоялица удивлена, оттого на Катюшу посмотрела по-другому, с подозрением, будто сейчас заметив, какая она некрасивая от жары — красная и растрепанная. В пузатых джипах такие не ездят.
Поняв, что опростоволосилась, дежурная поменяла выражение лица с добродушного на строгое — подготовилась к выполнению «особо важного задания» — не привлекая ничьего внимания, без шума, изолировать Катюшу от законно проживающих в «Сатурне» важных людей. Четко печатая шаги, почти, как солдат, ответивший сам себе: «Есть!», дежурная в белой кофточке справилась бы с заданием и без положенной ей медали, заради интереса, да Мирра Совьен, оказавшаяся ласковой, культурной и вежливой, запорола дежурной все дело, всю малину попортила: подошла зачем-то к лазутчице Катюше и с ней заговорила.
— Приходите ко мне сегодня вечером, — услышала дежурная, опять принявшая свой естественный, любезный вид. — Часиков в семь.
— Ладно, — ответила Катюша.
Вместе они вышли. Мирра пошла по своим делам. Катюша стала за ней следить. Это дежурная подумала так.
На сцене любимского «Дзинтари» — так назывался местный Дворец спорта «Полет», где Груне предстояло сегодня выступать, с самого утра вовсю шла обычная рутинная работа — репетиции. Техники монтировали сцену, осветители настраивали иллюминацию, в лучах которой популярная певица должна была выглядеть молодой и неподражаемой, сопровождающий Груню ансамбль крепких бритоголовых парней проверял готовность инструмента к работе: тихо «драл» струны гитар, баловался с клавишными, шумел крепким барабаном и блестящими тарелками.