Бабочка на шпильке

Воровато оглянувшись, Толян юркнул в салон «Мерседеса». Он наклонился над спящей и осторожно, будто к чему-то хрупкому и дорогому, дотронулся сначала кончиками пальцев, затем своими сухими губами до ее щеки. Кожа спящей была гладкой и прохладной, из чуть приоткрытых губ слышалось ее спокойное дыхание. Внезапно Толян почувствовал нарастающее желание. Ничего не стрясется, если он поцелует ее, решил он и впился губами в ее губы, сладостно ощущая тепло ее безвольного рта. Доступная, сказочно красивая – живая! Радость заполнила его до краев. Живая! Живая! Живая! – пульсом билось у него в висках.

Его поцелуй оборвался с той же внезапностью, что и начался. Тишину прорезала мелодия вальса. Машинально Толян взял телефон с приборной доски, не поднося к уху, включил прием. По громкой связи раздалось:

– Лен, ты где? Чего не берешь? У тебя все нормально? Сотый раз звоню.

Толян робко поднес трубку к своему уху.

– Э… Кто там? – почему-то шепотом произнес он.

Пауза была недолгой.

– Что с Леной? – рыкнула трубка.

– Э… Мы тут… Мы тут ехали… фура у нас с грузом… Мерс, вроде того, посредь дороги. Хорошо, я заметил, а то бы – всмятку. Не подавил, бог спас.

– Бог спас, – повторил голос спокойно, но почему-то у Толяна от страха взмокла шея. – Женщина как? Не пострадала? Дай ей трубку.

– Ага, ваша девушка целенькая. И машина, вроде того, не помятая.

– Передай ей трубку, – повторил голос.

– Да не может она … Она, вроде того… спит, никак не добужусь. Не пьяная, точно, запаха нет. Может, обморок или вроде того. Я не специалист и вообще… Сам не знаю, что делать.

– Где стоите?

– На трассе мы, в получасе, может, чуть больше от развилки, перед переездом.

– Если дождешься – заплачу, – баритон стал чуть мягче. – Сможешь буксануть машину к обочине?

– Сделаю, начальник.

Мобильник пискнув, замолк.

2

У Виктора вошло в привычку всегда первым заканчивать разговор; с кем бы он ни говорил, все признавали его первенство: подчиненные, поставщики, бизнес-партнеры. Все, кроме жены. Подчас ему делалось досадно, что Елена не подвержена болезням века – в ней не было ни тени зависти, ни желания гламурно-глянцево выделяться из толпы. Своей непохожестью на других женщин, зараженных тщеславием или изъеденных молью страха перед одиночеством и бедностью, она выглядела особенно значимо. Выдерживая напор окружающего мира, она жила в пределах собственно очерченных границ, в своем, подчас непонятном для него мире, куда посторонним (в том числе и ему!) доступ был запрещен. Виктор стучался в закрытые для него двери ее внутреннего мира, пытался взломать накрепко запертые замки – но получал только строго дозированные супружескими отношениями знаки внимания. Даже когда они занимались любовью, ему казалось, она выполняет некий ритуал, привычный и размеренный до ощущения некой заданной программы, доставляющий удовольствие, и все же не дающий ему полной власти над ней. Елена как будто не хотела, чтобы он узнал ее суть, не пускала в «святая святых», ограждала себя частоколом притворной уступчивости и мнимой податливости. Даже многолетнее супружество не дало ему возможность читать ее, как раскрытую книгу, Елена оставалась для него неким ребусом, загадкой, которую он тщился, но никак не мог разгадать.

Вот и сейчас Виктор был раздосадован, зол до боли в висках, его душило вспененное со дна души раздражение – он не знал, как могло такое случиться, что прямо в дороге ее застиг мертвый, выключивший все ее сознание, сон? Неужели Елена разгадала его тайну? Неужели она таким образом дает понять, что ей все известно? Вряд ли. Скорее всего, налицо стечение обстоятельств, случайность, непредвиденные обстоятельства. И все же, какие бы причины ни привели ее к этой загадочно-опасной ситуации, Виктор понимал свою ответственность за нее, за свою семью, за свою репутацию. Он обязан вернуть Елену в привычную обстановку их общего дома, заставить признать его первенство, в конечном итоге он должен принудить ее подчиниться тому образу жизни, который считается правильным для жены солидного человека.

Виктор вызвал водителя. Чуть больше чем через два часа, Елена была дома. Не раздевая, Виктор положил ее на кровать, опустился рядом и некоторое время неотрывно смотрел в ее лицо – отрешенное в своей неподвижности. Холодная, чужая, неизвестная. Его взгляд заскользил вниз. Белый в голубую полоску трикотаж джемпера плотно облегал ее грудь, не скованную панцирем бюстгальтера. На ней были голубые джинсы, на тонком запястье – браслет из бирюзы. Его горло сдавила судорога. Виктор сжал ее руку, поднес ладонь к лицу, прижал к щеке. Елена не шелохнулась.