Бабочка на штанге

Те ускакали, сверкая пряжками, Бумсель рванул за ними. Промчался мимо птицы, но та не шелохнулась. Ян Яныч достал похожий на мобильник пульт, понажимал кнопки, у самолета подвигались закрылки…

— То-то же… — хмыкнул Ян Яныч.

Старинные самолеты принято сравнивать с этажерками. Ну да, наша модель тоже казалась улегшейся набок этажеркой. Но в то же время в нем была легкость, как в подготовленном к запуску коробчатом змее (однажды мы такой смастерили в лагере «Андромеда»).

Наперегонки с Бумселем примчались Вермишата. С пышным желтым букетиком. Ян Яныч сказал «молодцы», погладил себя одуванчиками по впалой щеке, открыл на боку фюзеляжа дверцу. Один за другим уложил в самолет стебли с желтыми головками, опустил крышку. Взялся за стабилизатор и повернул самолет носом к дальнему берегу. Потом выпрямился.

Мы тоже выпрямились.

Ян Яныч не стал говорить никаких слов. Просто нажал кнопку. Красный пропеллер шевельнулся, завертелся, превратился в размытый круг. Самолет задрожал «каждой жилкой». Побежал к воде, оставляя на твердом песке узорчатый след от маленьких шин. Птица-чибис (если это был чибис) отошла в сторону, но не улетела. «Эвклид» подкатил к самой кромке песка. «Ой! — толкнулось во мне. — А если в воду?!» Но у самой воды самолет приподнялся и стал набирать высоту.

Само собой получилось, что мы встали по стойке смирно. А Шарнирчик даже отдал честь растопыренными пальцами из черного каучука. Или тоже случайно это вышло, или так полагалось…

Через полминуты самолет был уже высоко и далеко, выглядел игрушкой. Вдруг из него в воду один за другим стали падать цветы-одуванчики. Медленно летели к воде и ложились на ее синеву солнечным пунктиром.

— Вот и все, братцы, — негромко выговорил Ян Яныч. Понажимал кнопки, но самолет продолжал улетать. — Обычное дело. Вредничает, как Шарнирчик с недосыпу…

— А чё я сделал! — сразу возмутился тот.

— Ничего. Просто он не слушается пульта так же, как ты.

— А я тебе кто?! Кукла для выставки?!

— Не кукла, не кукла, — утешил его Ян Яныч. — Ладно, ребята, пошли в машину.

— А как же самолет? — сильно затревожился я.

— Да как обычно. Полетает и вернется…

Мы опять расселись в машине.

На обратном пути я вспомнил про букет.

— Ян Яныч, можно остановиться на минутку? Мама о сирени обмирает всей душой.

— И тетя Ага! — подскочил позади меня Чибис. — Она будет таять от радости двое суток…

— Хорошая идея… — согласился Ян Яныч и тормознул на обочине. — Только у меня к вам просьба, люди: не зовите меня больше по имени-отчеству. И обращайтесь на ты. Мы сегодня вместе запустили самолет, это своего рода общее дело… Как-то объединяет души. Значит, уже не чужие люди. А?

— Ладно! — сразу и охотно отозвался Чибис. А я смутился, но тоже бормотнул:

— Да. Ладно…

Соня рассудительно решила:

— Мы тоже будем говорить «ты», но не «Ян», а «дядя Ян», как раньше. Мы же еще не такие большие, как Чибис и Клим…

— Годится, — сказал Ян Яныч. То есть Ян…

Мы с Чибисом наломали два букета. Я положил пахучую охапку себе на колени. Тяжелые гроздья прохладно защекотали кожу. Большинство цветков были еще бутончиками, но некоторые уже распустились. И я увидел цветок с пятью лепестками. Если не четыре, как обычно, а пять, это, говорят, к счастью. Надо сорвать и съесть.

Цветки сирени похожи на рупоры старинных граммофонов, только малюсенькие. Стебельки у них трубчатые. Возьмешь такой губами, втянешь воздух — и язык защекочет холодная тонюсенькая струйка. Я долго всасывал эту струйку, прежде чем проглотил счастье с пятью лепестками…

Чибис озабоченно сказал, что ему пора домой. Он жил в обшарпанной хрущевке в проулке за Тургеневской улицей. И Ян доставил его к самому подъезду. Потом он отвез на край лога Саньчика и Соню (Бумсель поскулил им вслед, но не сильно). И мы поехали на улицу Красина. Меня не оставляла мысль об улетевшей модели. Казалось, что Ян чересчур беспечен.

— Ян, ты точно знаешь, что «Эвклид»?

Он быстро глянул на меня:

— Ты чересчур тревожная личность, Клим… Я не знаю точно. Однако надеюсь. Говорят, в крепкой надежде залог успеха… Раньше он всегда прилетал.

— А почему он не стал слушаться пульта?

— Наверно, управление перехватил Футурум. Это мой главный компьютер, подарок ребят из лаборатории «Прорва»…

— Какая прорва? — удивился я.

Ян хихикнул:

— Это шутливое название. Означает «Пространство и Разум Вселенского Антивакуума». Люди там занимаются проблемами искусственного интеллекта, который способен проникать в любую точку Вселенной, не считаясь со временем… Слышал про теорию Козырева?

— В книжке Накамуры про нее кое-что написано. Только Накамура сомневается…

— Зря. Вот ребята из «Прорвы» не сомневаются. А прорва она еще и потому, что для проведения опытов жрет массу денег. Я один раз, в критический момент, подкинул им кое-какую сумму, и они возлюбили меня всем сердцем. И подарили одно свое детище — первую модель «Футурума»…

— «Футурум» означает «Будущее», да?