Бабочка на штанге

Слава Богу, лифт сегодня работал (что случалось не всегда). Хоть немного отдышусь, а то взмок на улице, будто грузчик на тропической пристани. Я въехал на пятый этаж, «персональным» ключом открыл дверь и через прихожую ввалился в свою комнату. Бряк на тахту…

Мама была дома. Она работала корректором в частном издательстве «Пирог» и чтением авторских рукописей занималась не в офисе, а «под родным кровом». И Лерка была уже дома. На уроки в свой первый класс она уходила вместе со мной, а возвращалась одна. И на продленку не оставалась, самостоятельная, й-елки-палки. Мама столько нервов из-за этого измотала… Теперь Лерка хныкала на кухне, что не хочет есть вермишель, потому что та «как червяки», а мама спрашивала силы небесные, за что ей такое испытание в жизни…

Я полежал полминуты, скинул пиджак и брюки и засунул себя в шкаф с тряпичным имуществом. И услышал, что мама встала на пороге.

— Ты что там ищешь? И почему явился так рано?

— Выгнали, наверно, — подала голос моя сестрица.

— Сама ты «выгнали»… Я не насовсем, а на перерыв… Мама, а где мои шмотки, в которых я в том году вернулся из лагеря?

— Ваши «шмотки», молодой человек, я еще осенью выстирала, погладила и положила в общий шкаф… А что, вас наконец освободили от обязательных фрачных пар?

Я выбрался из шкафа и поддернул трусы.

— Ну… не совсем освободили, но сделали послабление…

— Может быть, наденешь парусиновые брюки и белую водолазку?

— Не, мам… хочу тот испытанный в походах прикид. В нем лучше ощущается лето. И к тому же — ради солидарности…

— Опять эти словечки! «Прикид»… А что за солидарность? — спохватилась мама.

— Да есть у нас Чибис. Максимка Чибисов. Его тетушка гнобит…

— Клим, опять жаргон?

— Ну, правда, гнобит. Додумалась… — И я коротко рассказал о невзгодах Чибиса.

— По-моему, у его тети очень правильные взгляды, — сказала мама.

— Конечно! Он и сам так считает. Но только неуютно ему одному в таком прик… костюме. А тут будет моральная поддержка.

— Поддержки не будет. У тети Чибисова есть договоренность со школьным начальством. А тебя Маргарита Дмитриевна тут же выставит с треском.

— Ну, не сразу же выставит! А ты потом тоже договорись с ней. Скажи, что я выдул целую бутылку пива!

— Болтун!.. Между прочим, ты знаешь, что я никогда не вру…

— А ты и не ври! Я по правде могу! У папы есть в холодильнике!

Мама подбоченилась и глянула на меня с высоты своего роста. Большая такая, с круглыми руками, с уложенными в тяжелую прическу бронзовыми волосами. И с глазами, в которых усмешливые искорки (ну, самая «мамистая мама», как я иногда говорил ей). Ногтем почесала подбородок.

— Смотрю на тебя и удивляюсь: почему ни разу в жизни я не дала тебе даже подзатыльника?

— Потому что я образцовый!.. А как это «ни разу не дала»?! Два раза! Один раз еще в детском саду, когда я пришел с горок в обледенелых штанах. А второй в позапрошлом году! Когда я сказал Лерке, что она клизма навыворот…

— Значит, оба раза не без причины… Только не понимаю до сих пор: что значит «клизма навыворот»?

— А ты выверни Лерку на левую сторону, сразу поймешь… Что, пошла выворачивать?

— Болтун. За твоим «прикидом» пошла…

Я подпрыгнул и поболтался на турниковой перекладине, вделанной в дверной проем.

— Сгинь с дороги, — велела мама, возвращаясь. — Вот, облачайся…

Я прыгнул двумя ногами в штаны из серо-зеленой легонькой плащовки. Выдернул из брюк ремешок с чеканной пряжкой, протянул в петли на шортах. Схватил рубашку, тряхнул, прежде чем сунуться в нее головой. Что-то щекотнуло меня по ноге. А мама быстро нагнулась.

— Подожди-ка… — Он держала двумя пальцами пятисотрублевую бумажку. — Клим, это что?

— Естественно, деньги…

— Сама вижу. И они выпали из кармана твоей рубашки.

— Правда?

— Не валяй дурака! Это та ассигнация, которую я потеряла осенью. С ног сбилась и не нашла. Последние деньги тогда были, за день до зарплаты… Клим…

Я помигал, обдумывая ситуацию (словечко-то какое — «ситуация»!) Впрочем, без особой растерянности.

— Ну да. Типичный случай из жизни трудного подростка. Шестиклассник Клим Ермилкин стырил у родителей полтыщи, но не успел истратить на сигареты и наркотики и хитро запрятал подальше…

— Я вот тебе сейчас «стырю»!.. Ты можешь что-то объяснить?

— Сей момент… — И я гаркнул на всю квартиру: — А ну иди сюда, Холерия!

Так я называл сестрицу Валерию в минуты справедливого гнева.

Она тут же возникла на пороге (с вермишелью на щеках).

— Ма-а! Чего он опять обзывается!..

— Цыц! — велел я и взял у мамы пятисотку. — Это что? Говори!

— Ма-а, ну чего он… — и заморгала, будто кукла.

— Признавайся лучше сразу, — посоветовал я. — Осенью ты увидела эти деньги на полу и засунула в мой карман. Думала, мама найдет и мне попадет… Так?!

Малолетняя Валерия была вредна и подловата, но изворачиваться как следует еще не умела.

— Лера, зачем ты это сделала? — тихо спросила мама.

— Я не делала… Я только… А потому что он тогда… меня… Я хотела посадить моих киндеров на его корабль, а он меня вы-ыгнал… Ы-ы-ы…

— Вот это и есть клизма навыворот, — объяснил я маме. Мама сухо сказала:

— Выдерни, пожалуйста, обратно свой ремешок. Сейчас он пригодится…