Стеклов приехал в субботу, как и обещал. Вошёл в дом, весь обвешанный пакетами с подарками, и рассмеялся, когда Антон с Элей выбежали ему навстречу, а потом и вовсе на шее повисли. Марина стояла в паре шагов от них, и ощущала огромное волнение. Они не виделись три недели и хоть расстались как близкие родственники, но за прошедшие дни она всё равно начала от него отвыкать. А тут он в дом вошёл, большой такой, громогласный, и его, кажется, ничего не смущало. От детей оторвался и к ней подошёл. Марина нервно сглотнула, словно это не она прошлым вечером с ним беззаботно по телефону болтала.
— Привет.
— Привет, — отозвался он и обнял её. От него пахло морозом и ветром, будто он не на машине с личным водителем ехал, а по заснеженной тайге к ним пробирался, как самый настоящий Дед Мороз. Сжал её сильно, и у Марины вырвалось:
— Наконец-то приехал.
Николай Викторович радостно заулыбался, и отчитываться принялся за задержку. То туда он заехал, то там его ждали. Затем рукой махнул, отбрасывая в сторону мысли о работе, и потребовал:
— Рассказывайте, как вы тут устроились.
Марина взяла у него пальто, а дети в гостиную к дивану его потащили, уцепив за руки, наперебой рассказывая о своих комнатах.
— Наконец-то я сплю спокойно и не слышу, как Элька храпит, — воскликнул довольный донельзя Антон. Эля толкнула брата.
— Я не храплю!
— Откуда ты знаешь? Ты же в это время спишь!
Эля застыла в растерянности, рот открыла, но ничего достойного в ответ придумать не смогла, и тогда жалобно воскликнула:
— Мама, скажи ему!
Стеклов рассмеялся и усадил её к себе на колени.
— Он шутит, котёнок.
Антон на диване рядом с дедом развалился и усмехнулся, не спеша соглашаться, но и не опровергая его слова.
Весь день в доме было шумно, дети подарки разбирали, а Николай Викторович в этом деле принимал непосредственное участие, помогал им. Марина ужин готовила, прислушиваясь к их голосам, а потом улыбнулась, когда отец на кухне появился. Он подошёл и сзади её приобнял, ткнувшись твёрдым подбородком в её макушку.
— Как у тебя дела? — совсем другим тоном, очень серьёзно с явной тревогой, спросил Стеклов, а у Марины сразу на душе тяжелее стало.
— Всё хорошо.
— Держишься?
— Конечно. Что ещё остаётся?
— Главное, не унывай.
— Да я не унываю! Меня тут муштруют, стараются мой боевой дух поддерживать.
— Да ты что? — Стеклов за стол кухонный присел, спинку стула руками обхватил, а на дочь взглянул заинтересованно и со смешинкой во взгляде. — И кто же?
Марина немного удивилась его вопросу.
— Как кто? Твой зам.
— Димка?
— Да. Проводит со мной сеансы психоанализа, настраивает меня на светлое будущее. — Марина обратила к отцу выразительный взгляд, тот хохотнул, а вот из-за угла послышалось несколько язвительное:
— Никакого психоанализа, Марина Николаевна. Я ненавижу психологию и говорил вам об этом.
Гранович показался им на глаза, ещё в пальто, правда, распахнутом, а под ним один из его шикарных костюмов, от которых Марина всегда в небольшой ступор впадала. Точнее, не от самих костюмов, а от Дмитрия в них, он сразу становился излишне серьёзным и собранным, чем её немножко пугал. А сейчас он на неё взгляд своих тёмных глаз устремил, взгляд был обвиняющий и даже уличающий её, и Марина, конечно же, вспыхнула, чего Гранович скорее всего от неё и добивался, и поспешила отвернуться. Пока мужчины друг друга приветствовали, вполне по родственному, она вернулась к нарезке овощей, причем от волнения так старалась, что едва палец себе большим ножом не отрезала. Спустя минуту рискнула в сторону отца и Дмитрия посмотреть, лёгкую улыбку на лицо нацепила, но встретив по-прежнему насмешливый взгляд Грановича, снова покраснела. Да что же это такое-то?