Бабочка

— Лечат. Я чувствую себя много лучше в день, когда получаю укол растительного масла. Смотри, — он поворачивает голову и показывает мне левую часть лица, — сохнет с этой стороны.

Волна жалости накатывается на меня, и я делаю движение, чтобы дотронуться в знак дружбы до его левой щеки. Он подается назад и говорит мне:

— Благодарю тебя за твое желание прикоснуться ко мне, но никогда в жизни не притрагивайся к больному, не ешь и не пей из его посуды.

Я вижу лицо только одного прокаженного: у этого человека оказалось достаточно мужества показать свое лицо. На пороге стоял маленький человечек.

— Где этот парень? Тоссен и остальные хотят его видеть. Ведите его в Центр.

Жан Бесстрашный встает и говорит:

— Иди за мной.

Мы шагаем в ночи: четверо или пятеро впереди, я рядом с Жаном, остальные за нами. Через три минуты мы подходим к краю площади, немного освещенному лунным светом. Это плоская вершина острова. Посреди ее — дом. В двух его окнах виден свет. У дверей около двадцати человек ждут нас. Мы идем к ним. Когда мы подходим к двери, люди расступаются, чтобы дать нам пройти. Это прямоугольный зал длиной метров десять и шириной — четыре; в зале камин с пылающими поленьями, обложенный четырьмя огромными камнями одинаковой высоты. Зал освещен двумя керосиновыми лампами. На табуретке сидит человек неопределенного возраста с белым лицом. Позади него, на скамье, сидят пятеро или шестеро. У него черные глаза. Он обращается ко мне:

— Я Тоссен-корсиканец, а ты, наверное, Бабочка?

— Да.

— Слухи на каторге распространяются очень быстро. Куда ты девал ружье?

— Бросил его в реку.

— Где?

— Напротив больничной стены, в том месте, где мы ее перепрыгнули.

— Значит, его можно найти?

— Думаю, да — в этом месте неглубоко.

— А тебе откуда это известно?

— Я вошел в воду, чтобы перенести раненого товарища в лодку.

— Что с ним?

— Сломал ногу.

— Как вы его лечите?

— Наложили шину из веток.

— У него сильные боли?

— Да.

— Где он?

— В лодке.

— Ты сказал, что пришел за помощью. За какой помощью?

— Мне нужна лодка.

— Хочешь, чтобы мы дали тебе лодку?

— Да. Я заплачу.

— Хорошо, я продам тебе свою — это замечательная лодка. Совершенно новая, я угнал ее на прошлой неделе в Албине. Это не лодка, а настоящий покоритель океанов. Там не хватает только дна, но его мы поставим за два часа. В ней все, что нужно: руль, деревянная мачта, багор длиной в четыре метра, новый парус. Сколько ты предлагаешь?

— Назови цену ты, я не знаю, сколько такая вещь стоит.

— Три тысячи франков, если у тебя водятся такие деньги. Если нет, принеси ружье, и в обмен на него я дам тебе лодку.

— Нет, я предпочитаю платить.

— Хорошо, дело сделано. Клоп, подай кофе.

«Клоп» — карлик, который пришел за мной — подходит к полке над камином, берет новый блестящий котелок, вливает в него что-то из бутыли и ставит котелок на огонь. Через минуту он снимает котелок с огня и разливает кофе по чашкам, которые стоят возле камней. Тоссен нагибается и передает чашки тем, кто стоит позади него. Клоп подает и мне чашку, говоря:

— Пей без страха. Эта чашка предназначена для гостей. Ни один из больных ею не пользуется.

Я, беру чашку и пью, потом ставлю ее на колено. И тут я замечаю, что к чашке прилеплен палец. Не могу сообразить, в чем дело, но тут слышится голос «Клопа»:

— Смотри, снова потерял палец! Куда, черт побери, он провалился?

— Вот он, — говорю я и киваю в сторону чашки.

Клоп отрывает палец, бросает его в огонь и возвращает мне чашку, говоря:

— Ты можешь пить, — у меня сухая проказа. Я распадаюсь на части, но не гнию. Я не заразен.

До меня доносится запах жареного мяса. Я думаю: это, конечно, палец. Тоссен обращается ко мне:

— Тебе придется провести здесь весь день. Вечером будет отлив. Предупреди своих друзей и раненого внесите в хижину. Лодку потопите. Никто не сможет тебе помочь, и ты, конечно, понимаешь почему.

Я возвращаюсь к своим друзьям. Мы берем Кложе и переносим его в одну из хибарок. Через час все вынутые из лодки вещи аккуратно сложены. Клоп просит подарить ему лодку и одно из весел. Я дарю это ему, и он отправляется топить лодку в одном ему известном месте. Ночь проходит быстро. Все трое, мы лежим в одной из хижин на совершенно новых одеялах, которые прислал нам Тоссен. Они были завернуты в толстую бумагу. Мы растянулись на одеялах, и я рассказываю Кложе и Матурету обо всем, что произошло с момента нашего прибытия на остров и о сделке с Тоссеном. У Кложе с языка срывается глупость:

— Побег, стало быть, обойдется нам в шесть тысяч франков. Я дам тебе половину, Бабочка. У меня есть как раз три тысячи.

— Мы здесь не для армянских расчетов. Пока у меня есть деньги, плачу я. А потом посмотрим.

К хижине не приближается ни один прокаженный. С рассветом приходит Тоссен:

— Доброе утро, вы можете спокойно выходить. Никто не станет вам мешать. Видите белый платок на кокосовой пальме? Это признак того, что на горизонте ничего не видно. Если наблюдатель заметит опасность, он спустится и предупредит. А пока, если хотите, можете нарвать папайи и есть их.

Я напоминаю ему:

— А что со дном лодки?