Бабочки и порочная ложь (ЛП)

Глаза закрываются, мой лоб прижимается к ее лбу. Между нами ее пальцы переплетаются с моими. Мы остаемся такими — тихими и спокойными, как в те утра, когда мы были подростками, — и я позволяю себе вспомнить, каково это — чувствовать по отношению к ней что-то кроме гнева.

Я помню, что это приятно.

— На минутку, можешь ли ты быть со мной честным? — спрашивает она, снова пробегая носом по моему.

— Может быть.

Долгая пауза, как будто она пытается уговорить себя заговорить.

— Ты когда-нибудь скучал по мне?

Было бы легко солгать — обычно для меня это самый простой путь — но что-то в невинности и искренности ее вопроса заставляет меня хотеть быть честным.

— Каждый день, бабочка. Каждый. Чертов. День. И это только заставило меня ненавидеть тебя еще больше.

Глаза все еще закрыты, я чувствую, как ее губы касаются моих. От этого краткого контакта по моим венам пробегает успокаивающее тепло. Она всегда находила способ успокоить мой хаос.

— Я не хочу, чтобы ты больше меня ненавидел. Мне больно, что ты это делаешь.

Моя рука сама по себе тянется к месту на ее груди, которое я порезал. На ней только кофточка, и кончики моих пальцев касаются обнаженной повязки. Тяжелая тяжесть возвращается в мою грудь, и я заново переживаю этот момент в своей голове. Вместо того, чтобы позволить гневу подпитывать меня, я позволил ему контролировать меня. Точный план, который я вложил в ее возвращение, улетучился, и в ту ночь я стал пассажиром в собственном теле. Пози обращалась со мной с таким изяществом и храбростью, насколько могла, пока я не пролил кровь. Это был наш переломный момент.

Высвобождая одну руку из ее хватки, я беру ее лицо в ладонь и запускаю пальцы в ее мягкие волосы.

— Я знаю, — говорю я ей едва уловимым шепотом, прежде чем прижаться губами к ее.

Мой общий план появления здесь не был полностью продуман, но я знаю, что пришел сюда не с намерением поцеловать ее. После того, что произошло на прошлой неделе, вероятность того, что Пози захочет этого, казалась крайне маловероятной. Похоже, я ошибался, потому что при первом же прикосновении моих губ к ее губам она вздыхает с облегчением, и ее тело расслабляется в моем.

Клочок пространства, который был между нами, исчезает, когда она тает рядом со мной.

Оказывается, это именно то, чего она хотела, и именно то, что мне нужно, я даже не подозревал.

Мне никогда не удавалось выразить свои мысли и эмоции словами, и всю неделю я пытался придумать, как сказать ей, что я не полностью превратился в своего отца. Что я не полностью испорчен и что я все еще здесь, под завесой тьмы. Мне могли дать шесть месяцев, чтобы придумать подходящие слова, чтобы сказать ей, но они так и не пришли ко мне.

Что я могу сделать — и что мне всегда удавалось — так это показать ей.

Говорят, дела говорят громче, чем слова, и я могу только надеяться, что она все еще слышит меня в моем молчании.

Проведя языком по уголку ее губ, я уговариваю ее открыться мне. Пози, которой всегда нравилось следовать моим указаниям, делает то, что ей говорят. Поцелуй становится глубже, наши языки скользят друг о друга, а руки начинают блуждать. Ее стройные мускулы сильны под моими кончиками пальцев от часов, посвященных ее искусству, а ее мягкая кожа согревает мою. Ее рука скользит под подол моей черной рубашки, и мой пресс напрягается под ее нежными прикосновениями.

Мне казалось, что я вспомнил, каково это — целовать ее, но когда она уступила мне, и ее тихие стоны заполнили мои уши, я понял, что забыл. Что еще более важно, я забыл, как мне это нравилось. До Пози мне не нравилось целоваться с девушками, а после нее — еще меньше. Само мероприятие превратилось в неряшливую дегустацию несвежей текилы, которую я просто делал, чтобы получить то, что я действительно хотел. Бездумный секс с безликими женщинами.

С ней все по-другому. Я уверен, что мог бы целовать Пози всю ночь, и мне это не надоело бы, и не думаю, что мне было бы насрать, если бы мы не пошли дальше этого, даже несмотря на то, что мой член уже натягивается на молнию.

В ту секунду, когда она начала прорисовывать рельефные мышцы под моей рубашкой, со мной было покончено, и с каждым прикосновением ее языка к моему, когда она осмелилась опуститься ниже к моему поясу, я становился для нее только жестче.

Сегодня я держу контроль над собой мертвой хваткой и не отпущу, пока она мне не скажет. Но это не значит, что она облегчает мне задачу.

Когда она перекидывает ногу через мое бедро и прижимается ко мне, каждый мускул моего тела напрягается, когда моя сдержанность проверяется.

Разрывая наш поцелуй, она, задыхаясь, прижимается к моим губам.

— Дотронься до меня.