Бабочки и Ураганы

Я мотаю головой, ведь я не умею. Кажется, не умею. Сейчас я ни в чем не могу быть уверен.

– Тогда у тебя есть неделя, чтобы научиться, – говорит Кир и улыбается.

Их предыдущий басист оказался безответственным мудаком, забивающим на репетиции. Он оказался предателем, кинувшим Кира перед самым концертом в клубе «Подводная лодка».

А я еще не знаю, что Кир не дает второго шанса предателям-басистам.

Я еще не знаю, что под заброшенным часовым заводом на окраине Москвы есть целая плантация «сельдерея».

Я еще не знаю, что Кир превратит Старый Мир в руины.

Я ничего не знаю. Хотя иногда это здорово – ничего не знать, лежать на диване и вдыхать аромат полевых цветов. В бесконечности данного момента тебе уже все равно, чему учиться и откуда прыгать. Поэтому ты отрываешь свою бетонный череп от дивана и говоришь:

– Хорошо, Кир, я научусь играть на басу.

И в этот миг ты делаешь следующий шаг навстречу Вселенскому Хаосу.

5

Пока я в замедленной съемке падаю в пыль на пустыре у заброшенного часового завода, у меня есть время обо всем подумать. О Еве. Об армии самоубийц. О «Новом Мире».

О себе.

Перед тем как я встретил бритоголового парня у автомата на углу, я жил в клетке. Я был одним из тех, кого Кир ненавидит.

Я был Великим Нажимателем Кнопок.

Мои шторы никогда не открывались. В моем холодильнике не было ничего, кроме холода, одиночества, кетчупа и редкого шоколадного молока. Монитор компьютера был моей светодиодной лампой, под которой я гнил. От жизни мне нужен был только искусственный свет и вода. Я был растением. Сельдереем, выращенным на гидропонике.

Блеклые дни, во время которых ничего не происходило, сменяли блеклые ночи, во время которых ничего не случалось. Я был лабораторной мышью с красными глазами, готовой добровольно прыгнуть в мышеловку, лишь бы вырваться из этого замкнутого круга.

Но колесо все крутилось у меня под ногами, а я все бежал и бежал.

В моей крепости не было прочных стен. Вместо них – 140 мм керамзитобетонных перекрытий. Они давали мне иллюзию защиты, чтобы я продолжал испытывать чувство страха. Можно было услышать, как в щелях трахаются тараканы. Или как кто-нибудь из соседей смывает воду в сортире.

В те редкие моменты, когда я все же выходил из дома за шоколадным молоком, я наблюдал за растущей трещиной на торце соседней пятиэтажки. С каждым годом эта трещина становилась все больше, и я не хотел пропустить момент, когда здание наконец рухнет и похоронит под своими обломками десятки невинных жертв.

Когда вода из разбитых сортиров смешается с кровью, водопадом обрушится на улицу, затопив дыры в асфальте, и пронесется по дворам мутной рекой с островками испражнений.

Когда из разбитой бетонной скорлупы под треск прогнивших паркетов и грохот эмалированных кастрюль настенные ковры полетят на асфальт, подняв облако пыли, и сотни тараканов, чей род ведется со времен Хрущева, вырвутся на свободу, разбежавшись по всем палаткам шаурмы в округе.

Когда вокруг руин начнут собираться зеваки, а издалека, со стороны шоссе, донесется приглушенный звук сирены кареты скорой помощи.

В тайне я мечтал об этом.

Если бы кто-то сказал, что в моей жизни есть смысл, я рассмеялся бы ему в лицо.

Я отчаянно желал, чтобы случилось хоть что-нибудь. Я ждал чего-то волшебного и нереального, сидя в своей одинокой клетке и сочиняя дебильные хайку в глупой надежде обрести цель.

В пене и крови
Боль утопи. Начерти
Три ровных штриха.

У моего поступка не было определенной причины. Я перессорился со всеми знакомыми, потратил все деньги и лег ванну с теплой водой.

Смысл и не нужен, говорит Кир. Нужны только Развлечение и Свобода.

Кир подарил мне возмутительное. Кир дал мне запретное.

И я перешел черту.

И кое-что случилось.

И кое-что произошло.

***

Прошлой зимой началась моя проверка. Мой отбор в террористы-ученики.

– У тебя есть неделя, чтобы научиться, – говорит Кир и улыбается.

И всю следующую неделю я провожу по три часа в день на репетициях «Рычащих Искрами Пьяных Тигров», заучивая риффы их песен перед предстоящим концертом в клубе «Подводная лодка».

Первое впечатление от длинного грифа бас-гитары в руке – удивительно приятное. Пытаюсь придушить в зародыше мысль о том, что это может быть связано с каким-нибудь комплексом.

– Панк-рок – это революция, – говорит Кир. – Почувствуй пустоту и разрушение.

У бритоголового парня с молотком в руке есть свои закидоны. Но все мы по какой-то причине делаем то, что он говорит.

И вот я стою и бью по самой толстой из четырех своих струн и пытаюсь почувствовать пустоту и разрушение.

– Восемь квадратов куплета, – говорит Кир, – четыре квадрата припева. Потом – снова восемь квадратов куплета.

Систематическая революция. Хаотический порядок. Структурная симметрия протеста.

Наш сет-лист состоит из трех песен:

«Мамонты вымерли».

«Волосатый член во рту у Системы».

И хит – «Бешеные страусы не прячут голову в песок».