Бабочки по дебету

В этот раз она взяла с собой кошелек, потому что побираться у рыбаков было неудобно, но те, когда узнали, зачем рыба – поделились сами. Марго вернулась в окружении мальчишек, которых хлебом не корми, дай только посмотреть, как кормят птенцов. В этот день они насмотрелись вволю, потому что вода упала только через четыре часа. Солнце уже клонилось к закату, когда Марго с Петром отвезли крачат и просохшее гнездо с яйцами на выглянувший из-под воды островок, к изволновавшимся родителям.

* * *

– Ну что, справились? – спросил внезапно появившийся Рустам.

– А то! – ответила Марго, отдавая ему мокрый, вонючий плед, бинокли и подсачек.

Итак, день завершен, миссия выполнена. Эдик с Ильей потащили мешки с мусором к машине Рустама, а усталая, но довольная Марго оглянулась на место стоянки, где так прекрасно провела день. Вещи были уже собраны, только Петр укладывал в рюкзак свой альбом.

Один лист выпал, и лежал у него под ногами – того гляди, наступит. Она подняла его, взглянула на рисунок. В середине композиции стоял мужчина, раскинувший руки, расходившиеся на манер крыльев, и превращавшиеся в нечто вроде огромного зонта, под которым бегали дети, стоял дом, сидели на лавочке старики – все они находились под защитой этих огромных рук. Голова мужчины склонялась к лицу женщины, которая сплелась с ним, крепко обнимая. Ноги его не были видны, зато ноги женщины уходили под землю, где превращались в корни, удерживающие всю конструкцию. От рисунка веяло таким теплом и любовью, что у Марго перехватило дыхание.

– Что это? – спросила она у Петра.

– А, это, – ответил он небрежно, пытаясь скрыть смущение, – халтурка, плакат ко дню семьи.

Глава 26

Воскресенье Петр провел с друзьями на пляже «Якоби» – основном городском пляже на берегу Иркутского водохранилища. Большая, спокойная вода, широкая, величественная, холодная и дикая – несмотря на виднеющийся вдали город, была прекрасна и просилась на холст. Хотелось рисовать Марго, бегущую по воде, с растрепанными кудрями, насквозь просвеченными солнцем, ее лукавую улыбку, прищур глаз, изгиб шеи. Написал бы даже ее смех, дайте только краски и время.

Они только что расстались, возле ее номера. Теперь Петр валялся на кровати и вспоминал, как нежно она улыбнулась напоследок. Конечно, это лишь благодарность за то, что помог в очередной раз пронести в гостиницу кота.

Он уже знал, что влюбился. Влюбился, как последний дурак, в девушку брата. Почти невесту. Ей-то до него, Петра, дела нет.

Откровенно говоря, она сразу ему понравилась – прямо в тот миг, как увидел ее впервые на пороге у Игоря. Теперь Петр отчетливо понимал, что вся его нелепая неприязнь к ней с самого начала была неосознанным маскарадом. Злило его вовсе не то, что она сказала брату, и не ее работа. А то, что не его, не Петра, она любит. Не его Марго, и никогда ею не станет.

А что делать теперь, когда она все время рядом, постоянно сталкивается с ним, то и дело достается ему в пару? Когда каждое ее прикосновение вызывает желание, когда так хочется любоваться, гладить, впитывать запах, прижиматься губами? Он вспомнил, как на «Квадратах» она вскочила, забыв про купальник, и застонал, словно от боли. Тогда, в субботу, пришлось вспоминать про выставку, чтобы успокоиться. А ей хоть бы хны, даже внимания не обратила. В лодке касалась своими маленькими холодными ступнями его ног, и не замечала. Боже, какая мука. Такие мягкие, розовые пальчики с перламутровыми ноготками, и гладкие пяточки, и тонкие щиколотки, и манящий изгиб бедер, и… Зачем он мучает себя? Почему не может перестать вспоминать каждую частичку ее тела, и всю Марго целиком. Особенно улыбку. От нее невозможно оторваться…

Как назло, Нахов прилип к Илье, как Винни Пух к меду, а Петру приходится все время быть возле Марго… Маргарита – как красиво, словно звенит колокольчик. Нежная, и одновременно стойкая и сильная, принципиальная и умная, но не задается, общается легко и уважительно со всеми. Не побрезговала грязным музыкантом, восхищались его игрой – не каждый может признать талант у бомжа.

А сам-то он поначалу не мог признать у нее талант, зазнайка. Повторял, как отец: «глупо тратить на это жизнь». Только отец говорил про искусство, а он, Петр, про профессию Марго. Дурак и сноб. Как она вообще ему это простила? Как мама прощала это отцу?

Мысли его перескакивали с одного на другое, он то вспоминал Марго, ее волосы, растрепанные ветром и милую улыбку, то почему-то свою семью, маму, бабушку и деда, и снова Марго, рассказывающую о своих близких и каникулах на море.

Как сильно отличалось у них детство. Марго в большом, теплом доме, где все любят друг друга, все просто, без ханжества и глупых амбиций. И его семья, с вечным отцовским недовольством, завистью и лицемерием. С маминой любовью, которую нужно было скрывать. Только к Игорю отец относился с теплотой, к единственному в семье. Маме и Петру доставались насмешки и неодобрение. А потом он ее предал. Почему, отец? За что?

* * *