Бабур-Тигр. Великий завоеватель Востока

Бабур не испытывал интереса к старозаветным обычаям степного воинства. На ритуале он присутствовал в качестве почетного гостя, так как был внуком Юнус-хана. Первый раз в жизни он отстал от мчавшихся по степи охотников и занимался сочинением газели[18], начинавшейся двустишием:

Не нашел я верного друга, кроме собственной души,
Не нашел я поверенного тайн, кроме собственного сердца.

Непонятно, почему его так огорчила пропажа золотой пряжки от пояса, которая была украдена у него на стоянке. Когда на следующий день после пропажи обнаружилось, что из лагеря убежали два монгола, он не сомневался, что именно они и были ворами, но никому не сказан об этом происшествии. Он начал понимать, что поход был всего лишь парадом, затеянным ему в угоду. «Хан, – записал он, – крепости не взял, врага не разбил: как пошел, так и вернулся».

Возвратившись в Каменный город, Тигр уже не восхищался его благоустроенностью. Крупнейший из городов равнины раскинулся между рукавами рек; пришельцы из чужих стран толпились в просторной Джума-мечети. Однако город этот больше ничего не значил для Бабура. Услышанное издали пение погонщиков караванов, пришедших сюда из Самарканда, звучало для него насмешкой. Покинув Каменный город, тяжело груженные караваны направлялись дальше – на восток, где голубела горная гряда и начинался Великий северный путь в Китай. В Каменном городе не было и следов грабежей; в него не съезжались ученые, которые стали бы сердцевиной его существования. Пригородные пастбища для лошадей и рогатого скота изобиловали животными; горожане питались хорошим мясом, сушеными фруктами и свежеиспеченными мучными лепешками; вместо поэтов, во всеуслышание воспевающих радости жизни, на улицах города завывали нищие, но у Тигра не было монет, чтобы бросить им. Когда он направлялся в ежедневный диван[19] к хану, его сопровождало всего двое или трое приближенных. Он пребывал в ничтожестве.

Как обычно, он жаждал вскочить в седло и бежать от этого унижения. Он не мог перенести, что его бедность стала для всех очевидной. Ему хотелось уехать куда-нибудь в захолустье, где никто не знал бы, кто он такой. Наблюдая за гружеными караванами, отправляющимися в Китай, он всей душой рвался уйти вместе с ними. И, как обычно, вел сам с собой нескончаемые споры, чтобы прийти к какому-то решению. Разве он не мечтал всю жизнь о путешествиях, от которых его удерживал только сан правителя Ферганы, сына Омар Шейха? Теперь это уже позади; его мать, вместе со своей матерью и его младшим братом находятся в безопасности, так же как и его младшие сестры. А старшая сестра, – к счастью или к несчастью, – в руках Шейбани-хана.

Воспоминания о Шейбани подсказали ему предлог, позволяющий расстаться с дядей, – что было совсем непросто, поскольку считалось, что Бабур стал членом ханской семьи. Он не мешкая отправился к своему правоверному религиозному наставнику, ходже Макараму, чтобы вместе с ним подобрать веские основания для отъезда. Узбек Шейбани был врагом тюрку Бабуру в той же степени, как и монголу Махмуду; необходимо было немедленно принять решительные меры, чтобы не дать ему времени укрепить свою власть. Разве не разумнее затушить огонь, не дожидаясь, пока пожар разгорится? Бабур поспешил сложить стихи, доступные для дядиного понимания. Они заканчивались двустишием:

Не жди, пока враг нацелит стрелу в тебя,
Если сам можешь пустить в него стрелу.

Все шло как надо. Что же до мнимой цели поездки, то Бабур собирался сказать, будто направляется ко двору другого дяди – младшего из ханов, жившего в восточных областях. Бабур никогда с ним не встречался и – согласно своей легенде – хотел пригласить его в Каменный город и попросить помощи в борьбе с узбеками. Земли младшего дяди лежали на пути в Китай. О своем намерении отправиться в эту страну Бабур не сообщил никому, – кажется, даже ходжа Макарам ничего не знал об этой затее. Мать Бабура не стала бы даже слушать его, а последние приближенные немедля разбежались бы, посвяти он их в свои планы.

Усилия, затраченные Тигром на эту запутанную интригу, особым успехом не увенчались. Ходжа Макарам почтительно сообщил о замысле Бабура уехать из Ташкента матери Махмуда, сообразившей, что хану тоже будет интересно об этом услышать. Тот услышал и призвал ходжу, чтобы спросить у него: неужели Бабура приняли настолько негостеприимно, что он намеревается уехать таким образом? Не на шутку разобиженный хан отказался дать своему племяннику разрешение на отъезд.