Бабур (Звездные ночи)

Но краски на кисти оказалось слишком много, и борода стала выглядеть скорее куском войлока. С языка Бехзада невольно сорвался болезненный вскрик, будто зуб у него вырвали. Но Мухаммад Салих, сжав художнику запястье, вымолвил тотчас:

— О! Прикосновение кисти великого хана придало еще больше красоты изображению! — И добавил, повернувшись к Бехзаду: — Мавляна, событие сие исключительно важно: сделанного вами коснулся сам великий халиф, Искандер-второй, и смотрите, как все засияло! Молва об этом будет греметь теперь в веках!

«Ничего не дошло! И все испортил… насильник», — подумал Бехзад, но после пышной тирады поэта в голову его пришла иная мысль: «В самом деле… молва не забудет хана, люди со смехом будут пересказывать друг другу, как хан приклеил к ушам своим войлок… Хватит, хватит играть с огнем! Добро, что лишь Мухаммад Салих понял символику цветов».

Бехзад поклонился хану и сказал со скрытым сарказмом:

— Радость моя вознеслась к небесам оттого, что к сделанному художником, вашим рабом, прикоснулась рука не художника, а халифа, замещающего ныне пророка нашего.

— Хвала вам! — милостиво изрек теперь хан.

«Так тебе и надо!» — решил Бехзад, еще раз взглянув на «войлок под ушами».

6

Судьбы людей, бывает, повторяются почти полностью — касается это частной жизни или государства.

Правда, Хадича-бегим всеми силами старалась не повторять печальную судьбу Зухры-бегим, матери бывшего самаркандского правителя Султана Али-мирзы. Хадича-бегим знала, сколь коварен и жесток в отношении к женщинам Шейбани-хан. И потому она так крепко заперлась в цитадели Ихтияраддин. Но силы были неравны. На семнадцатый день осады крепость пала.

Когда нукеры Убайдуллы Султана, взламывая двери, добрались до внутренних покоев, неожиданно явилась оттуда сама Хадича-бегим, пышно разодетая, в высокой остроугольной шапке, с огромной жемчужиной на верхушке. Потные нукеры опустили сабли, замерли оцепенело перед царственно-статной женщиной. Хадича медленно приблизилась к ним, нукеры отстранились, давая ей дорогу, и она высказала пожелание увидеть военачальника.

Нукеры вывели ее во двор, где на коне восседал Убайдулла Султан. Окруженная рабынями Хадича слегка поклонилась ему и начала неторопливо:

— Могучий, волей судьбы мы у вас в плену, и я прошу препроводить меня к повелителю Шейбани-хану!

Убайдулла многозначительно переглянулся с Мансуром-бахши, улыбнулся насмешливо:

— Повелитель наш, хан, поручил передать предназначенные для вас слова.

— Слушаю вас, могучий султан!

Среди беков Убайдуллы Султана находился ишан[155] в белой чалме. По знаку Убайдуллы Султана Мансур-бахши и ишан слезли с коней. Мансур-бахши в чалме со златотканым воротником и красных сапогах выглядел бравым женихом. Человек семь-восемь джигитов, изображая дружков жениха, окружили его.

И тогда Убайдулла Султан торжественно обратился к Хадиче-бегим:

— По велению великого имама мы выдаем вас замуж за Мансурбека!

— А бегим как будто знала, нарядилась! — громко засмеялись приближенные.

Хадича-бегим с ужасом взглянула на темное рябое лицо Мансура-бахши, толстую нескладную его фигуру.

— Я… я сама хочу поговорить с повелителем…

— Э, у хана нет для этого времени, уважаемая…

— Но ведь я тоже из царской семьи! Меня вы не смеете оскорблять!

— Наказывать тех, кто происходит из семей развратных шиитов и рафизитов, — дело благое, богоугодное!

— О султан, и у вас, наверное, есть мать. Отнеситесь с уважением хотя бы к моим материнским годам…

— Моя мать не совершала таких гнусных преступлений, как вы. Да и какая мать, став бабушкой, могла бы убить внука? А кровожадная Хадича-бегим пролила кровь Мумина-мирзы!

Хадича-бегим утратила горделивую осанку, поникла, руки ее в бессилии повисли, как плети.

И тогда Убайдулла Султан приказал нукерам:

— Ведите ее в ичкари. Пусть теперь ее заставит прозреть Мансур-бахши.

…Как только прочли свадебную молитву, Мансур-бахши выслал из гарема рабынь и остался наедине с Хадичой.

Долго потом, до глубокой ночи, слышны были ее пронзительные крики и вопли, — казалось, бегим подвергали нестерпимым мукам.

В полночь, подталкивая впереди себя Хадичу-бегим, вышел из гарема Мансур-бахши. Женщина едва стояла на ногах. Они направились в глубину освещенного луной двора крепости.

— Золотой цветок, — шептал на ходу Хадиче-бегим Мансур-бахши. — На нем золотой соловей есть. В клюве бриллиант. Если не найдешь их, то будет тебе еще хуже, чем было сейчас. Ищи! Быстро! Быстро!

Хадича-бегим помышляла сейчас только о спасении жизни. Поэтому, не раздумывая, повела она Мансура-бахши к подземному кладу, спрятанному в укромном месте крепости. Туда вела потайная дверца, скрытая в стене, — стена эта огораживала водоем, предназначенный для хранения питьевой воды.