Бабур (Звездные ночи)

Ханзода запомнила своего брата девятнадцатилетним молодцом, еще без бороды: в нынешнем мужчине мало что осталось от прежнего юнца. Да и одежда широкоплечего джигита с ровно подстриженными усами и бородой была не царской: серебристо-белого цвета чалма без украшений, обычный шелковый чапан. Услышав о приезде сестры, Бабур из «приюта уединения», где он обычно писал, прибежал прямо в домашней одежде.

Ханзода-бегим, все еще не веря, вглядывалась в лицо вбежавшего. Бабур в удивлении остановился. Комок в горле не помешал ему выкрикнуть:

— Не узнали меня?! Я ваш брат! Ваш, во всем виноватый, Бабур!

Да, да, эти родные — Бабурджана — глаза, родной — Бабурджана — голос: Ханзода бросилась к брату. Приложила к его груди свои ладони, потом приникла лицом. Бабур обнял сестру, и первые услышанные им — сквозь рыданья, сквозь слезы радости и горя — слова были такие:

— Бабурджан… Я тогда ушла… к хану… вопреки вашему приказу… Я знаю… из-за этого на вашу голову < посыпались камни злорадных упреков… Но поймите меня, я не могла тогда поступить иначе…

— Да, я знал… Я понял, что вы пожертвовали собой ради моего спасения… Я ваш должник на всю жизнь!

— А сегодня… разве не оплатили вы… если уж говорить про долг. Вы спасли меня, Бабурджан! От неволи, от гарема Наджми Сони… Тысячи благодарностей богу, что у меня есть такой брат!

— Я горжусь вами, сестра! Как жаль мне, что наша матушка не дожила до этого дня!

Ханзода-бегим еще в прошлом году узнала о смерти матери. Но и сейчас острая боль от того, что она уже никогда не увидит мать, пронзила ее существо.

— Зачем столь рано бог разлучил нас с матерью? — Ханзода отодвинулась от Бабура, заглянула в глаза ему. — Когда она умерла? Точно скажите — как?

— Пять лет назад… От тифа. Ее погребли в мавзолее Боги Новруз в Кабуле.

— Ушла, не дожив до пятидесяти!..

— Да. А сколько людей живет и до восьмидесяти, и до девяноста.

— Это страдания из-за нас свели нашу мать в могилу, Бабурджан!

Мухаммад Кукалдаш, до того, не проронив ни слова, замерший у порога, сказал:

— Что мы можем против судьбы, бегим?.. Счастье, что вы свиделись с повелителем, своим братом. Этому сейчас радуется на небесах душа вашей матери… Сядем же, помянем ее молитвой.

Все трое опустились на парчовые курпачи. Вошел Касымбек и молча сел рядом. Голосом скорбно-тихим и вместе с тем мелодичным прочитал он поминальную молитву об успокоении души Кутлуг Нигор-ханум.

И, лишь кончив молиться, поздравил Ханзоду-бегим с прибытием.

Ханзода-бегим знаком подозвала к себе сынишку, Хуррама, который сидел в углу, среди служанок, и оттуда смотрел — не очень дружелюбно — на происходящее. Мальчик подошел и сел у ног матери.

Светлой кожей лица, голубизной глаз, короткой шеей и редкими бровями он был похож на отца, Шейбани-хана. Хотя Бабур не видел Шейбани вблизи, он почувствовал это сходство: «Не наши черты, не наши… А сам мальчик будет ли… нашим?»

Хурраму не исполнилось еще и семи лет, когда отец провозгласил его своим наместником в Балхе. Должность исполнял, конечно, попечитель, Махди Султан, но Хуррам быстро привык к тому, что большие в чинах и возрасте люди низко кланялись ему, мальчику.

Мать, указав сыну на Бабура, сказала, что это — дядя. Хуррам не сразу, однако, преодолел отчуждение к незнакомому человеку, в душе отнесся к нему пренебрежительно — и не только из-за простоты его одежды. Нехотя, одним кивком головы поздоровался с Бабуром. Не встал, не подошел к нему, ничего не сказал.

Ханзода-бегим, слегка подтолкнув сына в плечо, тихо и строго напомнила:

— Опомнись! Мы на приеме у мирзы Бабура! Шах Исмаил освободил нас всех лишь по его просьбе!

Мальчик будто прозрел. Широко раскрыл глаза. С удивлением и благодарностью воззрился на дядю: Бабур увидел — глаза мальчика большие, живые — как у матери.

Хуррам не забыл преподанных ему уроков поведения при дворе властелинов. Выставив согнутую левую ногу вперед, он опустился на колено правой перед Бабуром, приложив ладони к груди, низко поклонился и произнес трогательно, по-мальчишески звонким голосом:

— Повелитель, я… я здесь, чтобы служить вам.

Бабур заметил, что нос Хуррама тоже совсем как у Ханзоды-бегим. И внезапно он ощутил в своем сердце теплую привязанность к племяннику, видимо, гордому мальчику, пусть теплая привязанность эта повита еще горьковатым дымком от недавно потухшего пожара.

— Если прибыл служить, то с приездом, племянник! — сказал Бабур и усадил Хуррама направо от себя…

Полная женщина лет пятидесяти — смотрительница гарема, — испросив разрешения, вошла и сказала, что Мохим-бегим хотела бы свидеться с высокородной сестрой своего мужа и повелителя.

Бабур взглянул на сестру, улыбнулся как-то многозначительно и приказал смотрительнице:

— Скажите, пусть она приведет с собой мирзу Хумаюна.

Мохим-бегим, молодая жена Бабура, стеснялась запросто зайти в комнату, где были чужие мужчины. Касымбек и Мухаммад Кукалдаш, с позволения Бабура, тихонько вышли.